Слово о Богословии пятое, о Святом Духе
Слово 31, о Богословии пятое, о Святом Духе.
Таково слово о Сыне, и так избежало побивающих камнями, прошед посреде их (Ин. 8, 59), потому что слово не побивается камнями, но само, когда хочет, и камнями, и пращою поражает зверей, то есть учения, со злым умыслом приступающие к горе! Теперь спрашивают: "Что ж скажешь о Святом Духе? Откуда вводишь к нам чуждого и незнаемого по Писанию Бога?" И это говорят даже те, которые умеренно рассуждают о Сыне! Ибо что видим в дорогах и реках, которые и отделяются одна от другой, и вместе сходятся, то по преизбытку нечестия бывает и здесь: разнствующие в одном соглашаются в другом, отчего невозможно до подлинности узнать, что приемлется ими согласно и что оспоривается.
Правда, что слово о Духе не без затруднений не только потому, что противники, обессиленные словами о Сыне, тем с большим жаром борются против Духа (а им непременно надобно в чем-нибудь нечествовать, иначе и жизнь для них без жизни), но и потому, что мы сами, подавленные множеством вопросов, находимся в таком же положении, в каком бывают люди, которые теряют охоту к пище, как скоро одна снедь возбудила в них к себе отвращение. Как для них равно неприятна всякая пища, так и для нас всякое слово. Впрочем, подаст Дух, и слово потечет, и Бог прославится. Но тщательно разыскивать и разбирать, в скольких значениях берутся и употребляются в Божественном Писании слова "Дух" и "Святый", собирать свидетельства в пользу умозрения и доказывать, что кроме сего в особенном смысле берется речение, составляемое из обоих сих слов, именно: Дух Святый, - предоставляю другим, которые любомудрствовали о сем и для себя, и для нас, так как и мы любомудрствуем о сем для них. А сам обращусь к продолжению слова.
Те, которые негодуют на нас за Духа Святаго, будто бы вводим какого-то чуждого и сопричисляемого Бога, и которые крепко стоят за букву, пусть знают, что они убоялись страха, где нет страха (Пс. 13, 5), и пусть ясно выразумеют, что их привязанность к букве есть только прикровение нечестия, как вскоре окажется, когда по мере сил опровергнем их возражения. А мы так смело верим Божеству Духа, Которому и поклоняемся, что, относя к Троице одни и те же речения (хотя сие и кажется для иных несколько дерзновенным), начнем Богословие так. Бе свет истинный, иже просвещает всякого человека, грядущаго в мip(Ин. 1, 3), то есть Отец. Бе свет истинный, иже просвещает всякого человека, грядущаго в мip, т. е. Сын. Бе свет истинный, иже просвещает всякого человека, грядущаго в мip, то есть другой Утешитель. Бе, и бе, и бе; но бе едино. Свет, и Свет, и Свет; но единый Свет, единый Бог. То же самое еще прежде представил и Давид, сказав: во свете Твоем узрим свет (Пс. 35, 10). И мы ныне узрели и проповедуем краткое, ни в чем не излишествующее Богословие Троицы, от Света-Отца прияв Свет-Сына во Свете-Духе. Преступали да преступает, и беззаконнуяй да беззаконствует (Ис. 21,2), но мы что уразумели, то и проповедуем. Если бы не услышали нас снизу, взойдем на высокую гору и оттоле будем вопиять. Возвысим Духа, не убоимся. А если убоимся, то - безмолвствовать, а не проповедовать. Если было, когда не был Отец, то было, когда не был Сын. Если было, когда не был Сын, то было, когда не был Дух Святый. Если Один был от начала, то были Три. Если низлагаешь одного, то смею сказать и говорю: не утверждай, что превозносишь Двоих.- Ибо что пользы в несовершенном Божестве? Лучше же сказать, что за Божество, если Оно несовершенно? А как может быть совершенным, если недостает чего-либо к совершенству? Но недостает чего-то Божеству, не имеющему Святаго. И как иметь сие, не имея Духа? Ежели есть другая какая Святость, кроме Духа, то пусть скажут, что под нею разуметь должно. А если сия самая, то можно ли не быть Ей от начала? Разве лучше для Бога быть некогда несовершенным и без Духа? Если Дух не от начала, то Он ставится наряду со мною или немного выше меня, потому что временем отделяемся мы от Бога. Если ставится в один ряд со мною, то как Он меня делает богом или как соединяет с Божеством?
Но лучше полюбомудрствую с тобою о Духе, начав несколько выше, ибо о Троице мы уже рассуждали. Саддукеи не признавали даже и бытия Духа (так как не признавали ни Ангелов, ни Воскресения); не знаю, почему презрели они столь многие свидетельства о Духе в Ветхом Завете. А из язычников лучшие их богословы и более к нам приближающиеся имели представление о Духе, как мне это кажется, но не соглашались в наименовании и называли Его Умом мiра. Умом внешним и подобно тому. Что же касается до мудрецов нашего времени, то одни почитали Его действованием, другие тварию, иные Богом, а иные не решались сказать о Нем ни того, ни другого из уважения, как говорят они, к Писанию, которое будто бы ничего не выразило о сем ясно, почему они не чтут и не лишают чести Духа, оставаясь к Нему в каком-то среднем, вернее же сказать, весьма жалком расположении. Даже из признавших Его Богом одни благочестивы только в сердце, а другие осмеливаются благочествовать и устами. Но слышал я от других еще более мудрых измерителях Божества, которые, хотя согласно с нами исповедуют Трех умосозерцаемых, однако же столько разделяют Их между собою, что Одного полагают беспредельным и по сущности, и по силе. Другого - беспредельным по силе, но не по сущности, а Третьего - ограниченным в том и другом, подражая, в ином только виде, тем, которые именуют Их Создателем, Содейственником и Служителем, из порядка имен и благодати заключая о постепенности Именуемых. Ни слова не скажем как недопускающим даже бытия Духа, так и языческим суесловам, чтобы не умащать слова елеем грешных, а с прочими побеседуем следующим образом.
Необходимо должно предположить, что Дух Святый есть что-нибудь или самостоятельное, или в другом представляемое; а первое знающие в этом называют сущностью, последнее же - принадлежностью. Посему, если Дух есть принадлежность, то Он будет действованием Божиим. Ибо чем назвать Его тогда, кроме действования, и чьим действованием, кроме Божия? Такое же положение и приличнее, и не вводит сложности. И если Он действование, то, без сомнения, будет производимым, а не производящим, и вместе с производством прекратится. Ибо таково всякое действование. Но как же Дух и действует (1 Кор. 12, 11), и говорит (Мф. 10, 20), и отделяет (Деян. 13, 2), и оскорбляется (Еф. 4, 30), и бывает разгневан (Ис. 63, 10), и производит всё то, что свойственно движущему, а не движению? Если же Дух есть сущность, а не принадлежность сущности, то надобно будет предположить, что Он или тварь, или Бог. Ибо среднего чего-либо между тварью и Богом, или непричастного ни тому, ни другому, или сложного из того и другого не выдумают и те, которые созидают трагелафов. Но если тварь, то как же в Него веруем? Как в Нем совершаемся? Ибо не одно и то же значит веровать во что и верить чему. Веруем мы в Божество, а верим всякой вещи. Но если Бог, а не тварь, то Он уже не произведение, не сослужебное и вовсе не что-либо из носящих низкие имена.
Теперь за тобою слово; пусть мещут твои пращи, пусть соплетаются твои умозаключения! "Дух, без сомнения, есть или нерожденное, или рожденное. И если нерожденное, то два безначальных. А если рожденное, то (опять подразделяешь) рожден или от Отца, или от Сына. И если от Отца, то два Сына и Брата (придумай, если хочешь, что они или близнецы, или один старше, а другой моложе; ибо ты крайне плотолюбив!). А если от Сына, то (скажешь) явился у нас Бог внук? Но может ли что быть страннее сего?" Так рассуждают те, которые мудри, еже творити злая (Иер. 4, 25), а доброго написать не хотят. Но я, находя деление необходимым, принял бы Именуемых, не убоявшись имен. Ибо когда Сын есть Сын в некотором высшем отношении, и кроме сего имени никаким другим не можем означить того, что от Бога единосущно с Богом, то не должно думать, что уже необходимо переносить на Божество и все дольние наименования даже нашего родства. Или, может быть, ты предположишь и Бога мужа на том основании, что Бог именуется и Отцом, и Божество (h qeothx) по силе самого наименования признаешь чем-то женским. Духа же - ни мужем, ни женой, потому что не рождает. А если еще дашь волю своему воображению и скажешь по старым бредням и басням, что Бог родил Сына от хотения Своего, то вот уже у нас введен Бог - вместе муж и жена, как у Маркиана и Валентина, выдумавшего новых эонов. Но поелику мы не принимаем первого твоего деления, по которому не допускается ничего среднего между нерожденным и рожденным, то твои братья и внуки тотчас исчезают вместе с сим пресловутым делением и, подобно многосложному узлу, у которого распущена первая петля, сами собою распадаются и удаляются из Богословия. Ибо скажи мне, где поместить Исходящее, Которое в твоем делении оказывается средним членом и введено лучшим тебя Богословом - нашим Спасителем; если только, следуя третьему своему завету, не исключил уже ты из Евангелия и сего речения: Дух Святый, Иже от Отца исходит (Ин, 15, 26)? Поелику Он от Отца исходит, то не тварь. Поелику не есть рожденное, то не Сын. Поелику есть среднее между Нерожденным и Рожденным, то Бог. Так избежав сетей твоих умозаключений, оказывается Он Богом, Который крепче твоих делений!
"Посему что же есть исхождение?" Объясни ты мне нерожденность Отца, тогда и я отважусь естествословить о рождении Сына и об исхождении Духа; тогда, проникнув в тайны Божий, оба мы придем в изумление, - мы, которые не можем видеть у себя под ногами и исчестъ песка морского и капли дождевыя и дни века (Сир. 1, 2), не только что вдаваться в глубины Божий и судить о естестве столько неизглаголанном и неизъяснимом.
Ты говоришь: "Чего же недостает Духу, чтоб быть Сыном? Ибо если бы ни в чем не было недостатка, то Он был бы Сыном". Мы не говорим, чтоб чего-нибудь недоставало. Ибо в Боге нет недостатка. Но разность (скажу так) проявления или взаимного соотношения производит разность и Их наименований. Ибо и Сыну ничего не недостает, чтоб быть Отцом (так как Сыновство не есть недостаток); но Он не есть еще посему Отец. В противном случае и Отцу недостает чего-то, чтоб быть Сыном, потому что Отец - не Сын. Но сие не означает недостатка (откуда быть ему?) и убавления в сущности. Это самое - быть нерожденным, рождаться и исходить - дает наименования; первое - Отцу, второе -Сыну, третье - Святому Духу, о Котором у нас слово, так что неслитность Трех Ипостасей соблюдается в едином естестве и достоинстве Божества. Сын не Отец, потому что Отец один; но то же, что Отец. Дух не Сын, хотя и от Бога, потому что Единородный один; но то же, что Сын. И Три - едино по Божеству; и Единое - Три по личным свойствам, так что нет ни единого - в смысле Савеллиевом, ни трех - в смысле нынешнего лукавого разделения.
"Итак, что ж? Дух есть Бог?" Без сомнения. "И единосущен?" Да, потому что Бог. "Укажи же мне, - продолжаешь ты, - чтоб от одного и того же один был сын, а другой не сын, и притом оба были односущны, тогда и я допущу Бога и Бога". Укажи же и ты мне иного Бога и иное Божие естество, и тогда представлю тебе Саму Троицу с теми же именами и именуемыми. А если Бог один и высочайшее Естество одно, - то откуда возьму для тебя подобие? Или станешь опять искать его в вещах дольних и окружающих тебя? Хотя крайне стыдно и не только стыдно, но большею частью бесполезно подобие горнего брать в дольнем, неподвижного - в естестве текучем и, как говорит Исайя, испытывать мертвый о живых (Ис. 8, 19), однако же попытаюсь в угождение твое и отсюда извлечь нечто в помощь слову. Но об ином думаю умолчать, хотя из истории животных можно представить много, частью нам, частью немногим известного о том, как художественно устроила природа рождения животных. Ибо сказывают, что не только от однородных родятся тождеродные, а от разнородных инородные, но и от разнородных тождеродные, а от однородных инородные. А если кто верит сказанию, то есть и иной образ рождения, именно: животное само себя истребляет и само из себя рождается. Но есть и такие животные, которые по щедродаровитости природы перерождаются, из одного рода превращаясь и претворяясь в другой.
Даже от одного и того же иное есть не порождение, а другое порождение; впрочем, то и другое единосущно, что некоторым образом ближе подходит к настоящему предмету. Но я, представив один пример, собственно нас касающийся и всем известный, перейду к другому рассуждению. Что был Адам? Тварь Божия. А Ева? Часть сея твари. А Сиф? Порождение обоих. Итак, не примечаешь ли, что тварь, часть и порождение тождественны? Как не видеть? И единосущны они или нет? Почему же не так? Итак, признано, что и различно происшедшие могут быть одной сущности. Говорю же сие не с тем, чтоб творение, или отделение, или иное что-нибудь телесное перенести и на Божество (да не нападает на меня еще какой-нибудь словопратель!), а чтоб всё сие служило как бы образом умосозерцаемого. Но невозможно, чтоб взятое для сравнения во всем совершенно соответствовало истине. "И к чему это?" - спрашиваешь. "Не одного лица было одно порождением, а другое чем-то иным". Что ж из сего? Разве Ева и Сиф не от одного Адама? "От кого же иного? Или оба они порождение Адама?" Нимало. "А что же такое?" Ева - часть, а Сиф - порождение. Однако ж оба они тождественны между собою, потому что оба человеки, с чем никто не будет спорить. Итак, перестанешь ли препираться против Духа и утверждать, что Он непременно или порождение, или не единосущен и не Бог, хотя и в сродном человеку открываем возможность нашего мнения? И ты, думаю, одобрил бы оное, если бы не обучился слишком упорствовать и спорить против очевидности.
Но ты говоришь: "Кто поклонялся Духу? Кто из древних или из новых? Кто молился Ему? Где написано, что должно Ему поклоняться и молиться? Откуда ты взял сие?" Удовлетворительнейшую на сие причину представлю тебе впоследствии, когда буду рассуждать о неписанном. А теперь достаточно будет сказать одно то, что в Духе мы поклоняемся и чрез Него молимся. Ибо сказано: Дух есть Бог: и иже кланяется Ему, Духом и истиною достоит кланятися (Ин. 4, 24). И еще: о чесом бо помолимся, яко же подобает, не вемы, но Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными (Рим. 8, 26). И еще: помолюся Духом, помолюся же и умом (1 Кор 14, 15), то есть во уме и в Духе. Итак, поклонение, или моление, Духом, по моему мнению, означает не иное что, а то, что Дух Сам Себе приносит молитву и поклонение. Неужели не одобрит сего кто-нибудь из мужей богодухновенных, хорошо знающих, что поклонение Единому есть поклонение Трем по равночестности в Трех достоинства и Божества.
Меня не устрашит и то, что, по сказанному, все получило бытие Сыном (Ин. 1, 3), как будто под словом "всё" заключается и Дух Снятый. Ибо не просто сказано: все, но все, еже быстъ. Не Сыном Отец, не Сыном и всё то, что не имело начала бытия. Посему докажи, что Дух имел начало бытия, и потом отдавай Его Сыну и сопричисляй к тварям. А пока не докажешь сего, всеобъемлемостью слова нимало не поможешь нечестию. Ибо если Дух имел начало бытия, то, без сомнения, Христом: я сам не буду отрицать сего. А если не имел, то почему заключаться Ему под словом "всё" или быть чрез Христа? Итак, перестань и худо чествовать Отца, восставая против Единородного (ибо худое то чествование, когда лишаешь Его Сына и вместо Сына даешь превосходнейшую тварь), и худо чествовать Сына, восставая против Духа. Сын не создатель Духа, как чего-то Ему сослужебного, но спрославляется с Ним, как с равночестным. Не ставь наряду с собою ни Единого из Троицы, чтоб не отпасть тебе от Троицы, и ни у Единого не отнимай Божеского естества и равной достопоклоняемости, чтоб с отнятием Единого из Трех не было отнято всё; лучше же сказать, чтоб тебе не отпасть от всего. Лучше иметь недостаточное понятие о единстве, нежели со всею дерзостью предаваться нечестию.
Теперь касается слово мое самого главного. И хотя скорблю, что ныне возобновляется вопрос, давно уже умерший и уступивший место вере, однако ж на нас, которые имеем Слово и стоим за Духа, лежит необходимость противостать привязчивым охотникам до споров и не отдаваться беззащитно в плен. Они говорят: "Если Бог, Бог и Бог, то как же не три Бога? И Славимое тобою не есть ли многоначалие?" Кто ж говорит сие? Те ли, которые усовершились в нечестии, или и те, которые занимают второе место, то есть благомысленнее других рассуждают о Сыне? Хотя есть у меня общее слово к тем и другим, однако ж есть и особенное к последним, именно же следующее. Что скажете нам - троебожникам - вы, которые чтите Сына, хотя и отступились от Духа; разве и вы не двоебожники? Бели отречетесь и от поклонения Единородному, то явно станете на стороне противников. И тогда нужно ли будет оказывать вам человеколюбие, как будто не совершенно еще умершим? А если вы чтите Сына и в этом отношении еще здравы, то спросим вас, чем защитите свое двоебожие, если бы кто стал обвинять вас? Ежели есть у вас слово смышленое, отвечайте, укажите и нам путь к ответу. Тех же доводов, какими отразите вы от себя обвинение в двоебожии, достаточно будет и для нас против обвинения в троебожии. А таким образом одержим мы верх, употребив вас - обвинителей - в защитники себе. Что же благороднее этого? Какой же у нас общий ответ, какое общее слово тем и другим?
У нас один Бог, потому что Божество одно. И к Единому возводятся сущие от Бога, хотя и веруется в Трех, потому что как Один не больше, так и Другой не меньше есть Бог; и Один не прежде, и Другой не после: Они и хотеним не отделяются, и по силе не делятся; и всё то не имеет места, что только бывает в вещах делимых. Напротив того, если выразиться короче, Божество в Разделенных неделимо, как в трех солнцах, которые заключены одно в другом, одно растворение света. Посему когда имеем в мысли Божество, первую причину и единоначалие, тогда представляемое нами - одно. А когда имеем в мысли Тех, в Которых Божество, Сущих от первой Причины и Сущих от Нее довременно и равночестно, тогда Поклоняемых - Три.
Скажут: "Что ж? Не одно ли Божество и у язычников, как учат те из них, которые совершеннее других любомудрствовали?"
И у нас целый род - одно человечество. Однако же у язычников богов, как и у нас людей, много, а не один". Но там, хотя общность и имеет единство, представляемое, впрочем, мысленно, однако ж неделимых много, и они разделены между собою временем, страстями и силою. Ибо мы не только сложны, но и противоположны как друг другу, так и сами себе; не говоря уже о целой жизни, даже и одного дня не бываем совершенно теми же, но непрестанно течем и переменяемся и по телу, и по душе. А не знаю, едва ли не таковы же Ангелы и всякое, кроме Троицы, горнее естество, хотя они просты и по близости своей к верховному Благу крепко утверждены в добре. А что касается до чтимых язычниками богов и, как сами называют, демонов, то нам нет нужды быть их обвинителями; напротив того, по обличению собственных их богословов, они преданы страстям, мятежам, преисполнены злом и превратностями, состоят в противоборстве не только сами с собою, но и с первыми причинами, как называют они океанов, тифиев, фанитов и еще не знаю кого, а напоследок какого-то чадоненавистника - бога, который из любоначалия и по ненасытности пожирает всех прочих, чтоб стать отцом всех людей и богов, несчастно поглощенных и изблеванных. Если же, как сами они говорят во избежание срамословия, всё это басни и какие-то иносказания, что скажут в объяснение того, что всё у них разделено трехчастно и над каждою частью существ начальствует иной бог, различный от прочих и веществом, и достоинством? Но не таково наше учение. Не такова часть Иаковля, говорит мой богослов (Иер. 51, 19). Напротив того, каждое из Них (1) по тождеству сущности и силы имеет такое же единство с Соединенным, как и с Самим Собою. Таково понятие сего единства, сколько мы постигаем оное. И если понятие сие твердо, то благодарение Богу за умозрение! А если нетвердо, поищем более твердого.
А твои доводы, которыми разоряешь наше единство, не знаю как назвать, - шуткою ли или чем дельным? И что у тебя за доказательство? Говоришь: "Единосущные счисляются, а неединосущные не счисляются (под счислением же разумеешь собрание в одно число); а посему неизбежно заключение, что у вас на этом основании три Бога; тогда как нам нет сей опасности, потому что не называем единосущными". Итак, одним словом избавил ты себя от трудов и одержал худую победу. Поступок твой походит несколько на то, когда иной от страха смерти сам надевает на себя петлю. Чтоб не утрудиться, стоя за единоначалие, отрекся ты от Божества и предал врагам, чего они искали. Но я, хотя бы потребовалось и потрудиться несколько, не предам Достопоклоняемого. А здесь не вижу даже и труда. Ты говоришь: счисляются единосущные, а не имеющие единосущия воображаются единицами. Где ты занял сие? У каких учителей и баснословов? Разве не знаешь, что всякое число показывает количество предметов, а не природу вещей? А я так прост или, лучше сказать, такой неуч, что три вещи, хотя бы они и различны были по природе, в отношении к числу называю тремя. Но одно, одно и одно, хотя они и не сопрягаются по сущности, именую столькими же единицами, взирая не столько на вещи, сколько на количество счисляемых вещей. Поелику же ты очень держишься Писания, хотя и противишься Писанию, то вот тебе доказательства и оттоле. В Притчах трие суть, яже благопоспешно ходят, лев, козел и петух, четвертое же, царь глаголяй к народу (Притч. 30, 29-31); не говорю уже о других поименованных там четверочислиях, между тем как счисляемые вещи различны по природе. И у Моисея нахожу двух Херувимов, счисляемых по единице (Исх. 25, 19). Как же по твоему именословию тех назвать тремя, когда они столько несходны между собою по природе, а последних считать по единице, когда они столько между собою однородны и близки? А если Бога и маммону, которые столь далеки между собою, подводя под одно число, назову двумя господинами (Мф. 6, 24), то, может быть, ты еще более посмеешься такому счислению. Но ты говоришь: "У меня те предметы называются счисляемыми и имеющими ту же сущность, которых и имена произносятся соответственно, например: три человека и три Бога, а не три какие-нибудь вещи. Ибо какая тут соответственность?" Это значит давать правило об именах, а не учить истине. Поэтому и у меня Петр, Павел и Иоанн и не три, и не односущны, пока не именуются тремя Петрами, тремя Павлами и столькими же Иоаннами. Ибо или что наблюдал ты в рассуждении имен более родовых, того мы, следуя твоей выдумке, потребуем в рассуждении имен более частных, или, не уступив нам того, что уступлено было самому, поступишь несправедливо. А что же Иоанн? Когда в Соборных посланиях говорит он, что трие суть свидетельствующий, дух, вода, кровь (1 Ин. 5, 8), ужели, по твоему мнению, выражается нескладно; во-первых, потому, что осмелился счислять неодносущные вещи, тогда как сие присвоено тобою одним односущным (ибо кто скажет, чтоб поименованные вещи были одной сущности?), а во-вторых, потому, что сочинил слова не соответственно, а, напротив, слово три (treiz)\ поставив в мужском роде вопреки правилам и уставам как твоим, так и грамматическим, привел три имени среднего рода (to tneuma, to udwr, to aima)? Но какая в том разность, сказать ли слово "три" в мужском роде и потом представить одно, одно и одно или, сказав: один, один и один, наименовать их тремя не в мужском, а в среднем роде, -что находишь ты неприличным для Божества? А что твой рак - рак животное, рак орудие и рак созвездие? Что твой пес: пес, живущий на суше, пес морской и пес небесный? Не думаешь ли, что их можно назвать тремя раками и псами? Без сомнения, так. Ужели же они поэтому и односущны? Кто из здравомыслящих скажет сие? Видишь ли, как рушилось твое доказательство, взятое от счисления, и рушилось неоднократно опровергнутое? Ибо если и односущные не всегда счисляются и неодносущные могут счисляться, а имена произносятся о тех и других, то какие приобретения твоего учения? Но я принимаю в рассмотрение еще следующее и, может быть, не без основания. Одно и одно не слагается ли в два? И два опять не разлагаются ли на одно и одно? Очевидно, так. Но если по твоему началу слагаемые односущны, а разделяемые иносущны, то какое из сего заключение? То, что одни и те же предметы и односущны, и иносущны.
Смешны мне также твои первочисленности и нижечисленности, о которых так высоко ты думаешь, как будто в порядке имен заключается порядок именуемых. Ибо если последнее справедливо, то когда в Божественном Писании одни и те же по равночестности естества считаются то напереди, то после, мешает ли что одному и тому же на том же основании быть и честнее, и малочестнее себя самого?
Такое же у меня рассуждение о словах Бог и Господь, также о предлогах: из, чрез и в, по которым ты так ухищренно различаешь Божество, относя первый предлог к Отцу, второй к Сыну, третий - к Духу Святому. Но что сделал бы ты, если бы каждый из сих предлогов постоянно присвояем был одному, когда доказываешь ими такое неравенство в достоинстве и естестве, тогда как, сколько известно упражнявшимся в этом, все они и о всех употребляются?
И сего довольно для людей не вовсе несознательных. Но поелику тебе, однажды ринувшись в борьбу против Духа, всего труднее удержать свое стремление и, как неробкий вепрь, ты хочешь упорствовать до конца и напирать на меч, пока рана не дойдет до внутренности, то посмотрим, что остается еще сказать тебе.
Опять и уже не раз повторяешь ты нам: "Неизвестен по Писанию". Хотя доказано, что Дух Святый не есть странность и нововведение, но был известен и открыт как древним, так и новым, и доказано уже многими из рассуждавших о сем предмете; притом людьми, которые занимались Божественным Писанием не слегка и не поверхностно, но сквозь букву проникали во внутреннее, удостоились видеть сокровенную красоту и озарились Светом ведения; однако ж и я покажу сие как бы мимоходом и сколько можно стараясь не подать мысли, что берусь за лишний труд и щедр более надлежащего, когда могу строить на чужом основании. Если же побуждением к хуле и причиною чрезмерного языкоболия и нечестия служит для тебя то, что в Писании Дух не весьма ясно именуется Богом и не так часто упоминается, как сперва Отец, а потом Сын, - я излечу тебя от этой болезни, полюбомудрствовав с тобою несколько об именуемых и именах, особливо соображаясь с употреблением Писания.
Из именуемого - иного нет, но сказано в Писании; другое есть, но не сказано; а иного нет и не сказано, другое же есть и сказано. Потребуешь у меня на сие доказательств? Готов представить. По Писанию, Бог спит (Пс. 43, 24), пробуждается (Дан. 9, 14), гневается (Втор. 11, 17), ходит и престолом имеет Херувимов (Ис. 37, 16). Но когда Он имел немощи? И слыхал ли ты, что Бог есть тело? Здесь представлено то, чего нет. Ибо, соразмеряясь со своим понятием, и Божие назвали мы именами, взятыми с себя самих. Когда Бог по причинам, Ему Самому известным, прекращает Свое попечение и как бы нерадит о нас, это значит -Он спит, потому что наш сон есть подобная бездейственность и беспечность. Когда, наоборот, вдруг начинает благодетельствовать, значит - Он пробуждается, потому что пробуждение есть минование сна, так же как внимательное воззрение есть минование отвращения. Он наказывает, а мы сделали из сего - гневается, потому что у нас наказание бывает по гневу. Он действует то здесь, то там; а по нашему - Он ходит, потому что хождение есть поступление от одного к другому. Он упокоевается и как бы обитает во святых Силах; мы назвали это седением и седением на престоле, что также свойственно нам. А Божество ни в чем так не упокоевается, как во Святых. Быстродвижность названа у нас летанием, смотрение наименовано лицом, даяние и приятие - рукою. А также всякая другая Божия сила и всякое другое Божие действие изображены у нас чем-либо взятым с телесного. И с другой стороны: откуда взял ты слова "нерожденное" и "безначальное" - эти твердыни твои; откуда и мы берем слово "бессмертное"? Укажи мне их буквально, иначе или твои отвергнем, а свое изгладим, потому что их нет в Писании, и тогда с уничтожением имен пропал и ты от своих предположений, погибла и эта стена прибежища, на которую ты надеялся; или очевидно, что хотя и не сказано сего в Писании, однако ж оно взято из слов, то же в себе заключающих... Из каких же именно? Аз есмь первый (Ис. 43, 13), и Аз по сих (Ис. 44, 6), прежде Мене не бысть ин Бог, и по Мне не будет (Ис. 43, 10); ибо Мое есть всецело, оно не началось и не прекратится. Держась сего, поелику ничего нет прежде Бога и Он не имеет причины, которая бы Ему предшествовала, наименовал ты Его безначальным и нерожденным, а поелику он не перестанет быть, - бессмертным и негиблющим. Таковы и такого свойства первые два случая. Чего же нет и не сказано? Того, что Бог зол, что шар четвероуголен, что прошедшее настало, что человек не сложен. Ибо знавал ли ты человека, который бы дошел до такого расстройства в уме, что осмелился бы помыслить или произнести что-нибудь подобное? Остается показать, что есть и сказано: Бог, человек. Ангел, суд, суета, то есть подобные твоим умозаключения, извращение веры, упразднение таинства.
А когда столько разности между именами и именуемыми, для чего ты так много раболепствуешь букве и предаешься иудейской мудрости, гоняясь за слогами и оставляя вещь? Если ты скажешь: дважды пять и дважды семь, а я из сказанного выведу: десять и четырнадцать, или если животное разумное и смертное заменю словом "человек", то неужели подумаешь, что говорю вздор? Да и как это, если говорю твое же? Ибо слова сии не столько принадлежат мне, который произношу их, сколько тебе, который заставляешь произнести. Посему, как здесь смотрел я не столько на сказанное, сколько на разумеемое, так не преминул бы выговорить и другое что-нибудь, если б нашлось, хотя не сказанное или неясно сказанное, но разумеемое в Писании, и не побоялся бы тебя - охотника спорить об именах.
Такой дадим ответ людям вполовину благомыслящим (а тебе нельзя сказать и сего, ибо ты, отрицающий наименования Сына, как они ни ясны, ни многочисленны, конечно, не уважишь наименований Духа, хотя бы указали тебе гораздо яснейшие и многочисленнейшие известных), теперь же, возведя слово несколько выше, объясню и вам, мудрецам, причину всей неясности.
В продолжение веков были два знаменитые преобразования жизни человеческой, называемые двумя Заветами и, по известному изречению Писания, потрясениями земли (Агг. 2, 7). Одно вело от идолов к Закону, а другое от Закона - к Евангелию. Благовествую и о третьем потрясении - о преставлении от здешнего к тамошнему, непоколебимому и незыблемому. Но с обоими Заветами произошло одно и то же. Что именно? Они вводились не вдруг, не по первому приему за дело. Для чего же? Нам нужно было знать, что нас не принуждают, а убеждают. Ибо что не произвольно, то и непрочно, как поток или растение ненадолго удерживаются силою. Добровольное же и прочнее, и надежнее. И первое есть дело употребляющего насилие, а последнее собственно наше. Первое свойственно насильственной власти, а последнее -Божию правосудию. Посему Бог определил, что не для нехотящих должно делать добро, но - благодетельствовать желающим. Потому Он, как детотоводитель и врач, иные отеческие обычаи отменяет, а другие дозволяет, попуская иное и для нашего услаждения, как врачи дают больным врачевство, искусно приправленное чем-нибудь приятным, чтоб оно было принято. Ибо нелегко переменить, что вошло в обычай и долговременно было уважаемо. Что ж разумею? То, что первый Завет, запретив идолов, допустил жертвы; а второй, отменив жертвы, не запретил обрезания. Потом которые однажды согласились на отменение, те уступили и уступленное: одни - жертвы, другие - обрезание, и стали из язычников иудеями и из иудеев христианами, будучи увлекаемы к Евангелию постепенными изменениями. В сем да убедит тебя Павел, который от обрезания и очищений простерся уже к тому, что сказал: Аз же, братие, аще обрезание еще проповедую, почто еще гонимъ есмь (Гал 5, 11)? То было нужно для домостроительства, а сие для совершенства.
Сему хочу уподобить и Богословие, только в противоположном отношении. Ибо там преобразование достигалось чрез отменения, а здесь совершенство - чрез прибавления. Но дело в том, что Ветхий Завет ясно проповедовал Отца, а не с такою ясностью Сына; Новый открыл Сына и дал указания о Божестве Духа; ныне пребывает с нами Дух, даруя нам яснейшее о Нем познание. Небезопасно было, прежде нежели исповедано Божество Отца, ясно проповедовать Сына, и прежде нежели признан Сын (выражусь несколько смело), обременять нас проповедью о Духе Святом и подвергать опасности утратить последние силы, как бывает с людьми, которые обременены пищею, принятою не в меру, или слабое еще зрение устремляют на солнечный свет. Надлежало же, чтоб Троичный свет озарял просветляемых постепенными прибавлениями, как говорит Давид, восхождениями (Пс. 83, 6), поступлениями от славы в славу и преуспеяниями. По сей-то, думаю, причине и на учеников нисходит Дух постепенно, соразмеряясь с силою приемлющих, в начале Евангелия, по страдании, по Вознесении; то совершает чрез них силы (Мф. 10, 1), то дается им чрез дуновение (Ин. 20, 22), то является в огненных языках (Деян. 2, 3). Да и Иисус возвещает о Нем постепенно, как сам ты увидишь при внимательнейшем чтении. Умолю, говорит, Отца, и иного Утешителя послет вам (Ин. 14, 16-17), чтоб не почли Его противником Богу и говорящим по иной какой-либо власти. Потом, хотя и употребляет слово "послет", но присовокупляя: во имя Мое (Ин. 14, 26), и оставив слово "умолю", удерживает слово "послет". Потом говорит: послю (Ин. 15, 26), показывая собственное достоинство. Потом сказал: приидет (Ин. 16, 13), показывая власть Духа. Видишь постепенно воссиявающие нам озарения и тот порядок Богословия, который и нам лучше соблюдать, не всё вдруг высказывая и не всё до конца скрывая, ибо первое неосторожно, а последнее безбожно; и одним можно поразить чужих, а другим - отчуждать своих. Присовокуплю к сказанному и то, что хотя, может быть, приходило уже на мысль и другим, однако ж почитаю плодом собственного ума. У Спасителя и после того, как многое проповедал Он ученикам, было еще нечто, чего, как Сам Он говорил, ученики (может быть, по причинам выше мною изложенным) не могли тогда носити (Ин. 16, 12), и что по сему самому скрывал Он от них. И еще Спаситель говорил, что будем всему научены снисшедшим Духом (Ин. 16, 13). Сюда-то отношу я и Само Божество Духа, ясно открытое впоследствии, когда уже ведение сие сделалось благовременным и удобовместимым, по прославлении (apokatastasin) Спасителя, после того как не с неверием стали принимать чудо. Да и что большее сего или Христос обетовал бы, или Дух преподал бы, если надобно признавать великим и достойным Божия величия и обетованное, и проповеданное?
Так уверен в этом сам я и желал бы, чтоб со мною всякий, кто мне друг, чтил Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святаго, Три Личности, единое Божество, нераздельное в славе, чести, сущности и Царстве, как любомудрствовал один из богоносных мужей. живших незадолго до нас. Или да не видит, как говорит Писание, денницы возсиявающия (Иов. 3, 9), ни славы будущего озарения, кто верит иначе, или, соображаясь с обстоятельствами, бывает то тем, то другим и о важнейших предметах судит не здраво. Если Дух не достопоклоняем, то как же меня делает Он богом в Крещении? А если достопоклоняем, то как же не досточтим? А если досточтим, то как же не Бог? Здесь одно держится другим, это подлинно золотая и спасительная цепь. От Духа имеем мы возрождение, от возрождения - воссоздание, от воссоздания - познание о достоинстве Воссоздавшего.
Всё сие можно было бы сказать о Духе в том предположении, что Он не засвидетельствован Писанием. Но теперь выступит пред тобою и рой свидетельств, из которых всякому, кто не слишком тупоумен и чужд Духа, ясно будет видно, что Божество Духа весьма открыто в Писании. Обрати внимание на следующее. Рождается Христос - Дух предваряет (Лк. 1, 35). Крещается Христос - Дух свидетельствует (Ин. 1, 33-34). Искушается Христос - Дух возводит Его (Мф. 4, 1). Совершает силы Христос - Дух сопутствует. Возносится Христос - Дух преемствует. Чего великого и возможного единому Богу не может совершить Дух? И из имен Божиих какими не именуется Он, кроме нерожденности и рождения? Но сии свойства должны были оставаться при Отце и Сыне, чтоб не произошло слитности в Божестве, Которое приводит в устройство как всё прочее, так и само нестроение. Прихожу в трепет, когда представляю в уме и богатство именований, и то, что противящиеся Духу не стыдятся и толикого числа имен. Он именуется: Дух Божий, Дух Христов (Рим. 8, 9), Ум Христов (1 Кор. 2, 10), Дух Господень (Ис. 61, 1), Сам Господь (2 Кор. 3, 17), Дух сыноположения (Рим. 8, 15), истины (Ин. 14, 17), свободы (2 Кор. 3, 17), Дух премудрости, разума, совета, крепости, ведения, благочестия, страха Божия (Ис. 11, 23), потому что всё сие производит. Он всё исполняет сущностью, все содержит (Прем. 1, 7), - исполняет мiр в отношении к сущности и невместим для мipa в отношении к силе. Он есть Дух благий (Пс. 142, 10), правый (Пс. 50, 12), владычний (Пс. 50, 14) - по естеству, а не по усвоению, освящающий, но не освящаемый, измеряющий, но не измеряемый, заимствуемый, но не заимствующий, исполняющий, но не исполняемый, содержащий, но не содержимый, наследуемый (Еф. 1, 14), прославляемый (1 Кор. 6, 19-20), вместе счисляемый (Мф. 28, 19), угрожающий (Деян. 5, 11. Мф. 12, 31-32). Он есть перст Божий (Лк. 11, 20), огнь (Мф. 3, 11. Деян. 2, 3), как
Бог и, думаю, в означение единосущия. Он есть Дух сотворивый (Иов. 33, 4), воссозидающий в крещении (Тит. 3, 5) и воскресении (Рим. 8, 11), Дух, Который всё ведает (1 Кор. 2, 11), всему учит (Ин. 14, 26), дышет, идеже хощет. и сколько хощет (Ин. 3, 8), Дух наставляющий (Ин. 16, 3), глаголющий (Мф. 10, 20), посылающий (Деян. 13, 4), отделяющий (Деян. 13, 2), прогневляемый (Ис. 63, 10), искушаемый (Деян. 5, 9), Податель откровений (1 Кор. 2, 10), просвещения (Евр. 6, 4), жизни (Рим. 8, 11), лучше же сказать, самый свет и самая жизнь. Он делает меня храмом (1 Кор. 6, 19), творит богом, совершает, почему и крещение предваряет (Деян. 10, 44), и по крещении взыскуется (Деян. 19, 5-6); Он производит всё то, что производит Бог. Он разделяется в огненных языках (Деян. 2, 3) и разделяет дарования (1 Кор. 12, 11), творит Апостолов, Пророков, благовестников. Пастырей, Учителей (Еф. 4, 11); Он есть Дух разума, многочастный, ясный, светлый, нескверный, невозбранен (что равнозначительно, может быть, словам: премудрый, многообразный в действиях, делающий всё ясным и светлым, свободный и неизменяемый), всесильный, все видящий и сквозе вся проходяй духи разумичныя, чистыя, тончайишя (Прем. 7, 22-23), то есть, сколько разумею, силы Ангельские, а также Пророческие и Апостольские, в то же время и не в одном месте, но там и здесь находящиеся, чем и означается неограниченность. И как же бы ты думал? Те, которые говорят сие и учат сему, а сверх того именуют Духа иным Утешителем (Ин. 14, 16), как бы иным Богом, знают, что только хула на Духа непростительна (Мф. 12, 31), Ананию же и Сапфиру, когда они солгали Духу Святому, оглашают солгавшими Богу, а не человеку (Деян. 5, 4), - то ли исповедуют о Духе, что Он Бог или иное что? О, сколько ты в действительности груб и далек от Духа, если сомневаешься в этом и требуешь еще Учителя! Итак, наименования сии весьма многочисленны и многозначущи (ибо нужно ли приводить тебе места Писания буквально?); а если в Писании и встречаются унизительные речения: дается (Деян. 8, 18), посылается (Ин. 14, 26), делится (Деян. 2, 3), дарование, дар {Деян. 2, 38), дуновение (Ин. 20, 21), обетование (Деян. 2, 33), ходатайство (Рим. 8, 26) и другие сим подобные, то (не говоря о каждом из сих речений) надобно их возводить к первой Причине, чтоб видеть, от Кого Дух, а не принять трех начал, подобно многобожникам. Ибо равно нечестиво и соединять с Савеллием, и разделять с Арием: соединять относительно к лицу, разделять относительно к естеству.
Чего я ни рассматривал сам с собою в любоведущем уме своем, чем ни обогащал разума, где ни искал подобия для сего, - но не нашел, к чему бы дольнему можно было применить Божие естество. Если и отыскивается малое некое сходство, то гораздо большее ускользает, оставляя меня долу вместе с тем, что избрано для сравнения. По примеру других представлял я себе родник, ключ и поток и рассуждал: не имеют ли сходства с одним Отец, с другим Сын, с третьим Дух Святый? Ибо родник, ключ и поток не разделены временем, и сопребываемость их непрерывна, хотя и кажется, что они разделены тремя свойствами. Но убоялся, во-первых, чтоб не допустить в Божестве какого-то течения, никогда не останавливающегося; во-вторых, чтоб таким подобием не ввести и численного единства. Ибо родник, ключ и поток в отношении к числу составляют одно, различны же только в образе представления. Брал опять в рассмотрение солнце, луч и свет. Но и здесь опасение, чтобы в несложном естестве не представить какой-либо сложности, примечаемой в солнце и в том, что от солнца; во-вторых, чтоб, приписав сущность Отцу, не лишить самостоятельности прочие Лица и не соделать Их силами Божиими, которые в Отце существуют, но не самостоятельны. Потому что и луч, и свет суть не солнце, а некоторые солнечные излияния и существенные качества солнца. В-третьих, чтоб не приписать Богу вместе и бытия, и небытия (к какому заключению может привести сей пример); а сие еще нелепее сказанного прежде. Слышал я также, что некто находил искомое подобие в солнечном отблеске, который является на стене и сотрясается от движения вод, когда луч, собранный воздушною средою и потом рассеянный отражающею поверхностью, приходит в странное колебание; ибо от многочисленных и частых движений перебегает он с места на место, составляя не столько одно, сколько многое, и не столько многое, сколько одно, потому что по быстроте сближений и расхождений ускользает прежде, нежели уловит его взор. Но по моему мнению, нельзя принять и сего. Во-первых, потому, что здесь слишком видно приводящее в движение: но первоначальнее Бога нет ничего, что приводило бы Его в движение, потому что Сам Он причина всего, а не имеет причины, которая была бы и Его первоначальнее. Во-вторых, потому, что и сим подобием наводится прежняя мысль о движении, о сложности, о естестве непостоянном и зыблющемся, тогда как ничего подобного не должно представлять о Божестве. И вообще ничего не нахожу, что при рассмотрении представляемого остановило бы мысль на избираемых подобиях, разве кто с должным благоразумием возьмет из образа что-нибудь одно и отбросит всё прочее. Наконец, заключил я, что всего лучше отступиться от всех образов и теней, как обманчивых и далеко не достигающих до истины, держаться же образа мыслей более благочестивого, остановившись на немногих речениях, иметь руководителем Духа, и какое озарение получено от Него, то сохраняя до конца, с Ним, как с искренним сообщником и собеседником, проходить настоящий век, а по мере сил и других убеждать, чтоб поклонялись Отцу, и Сыну, и Святому Духу - единому Божеству и единой Силе. Богу всякая слава, честь, держава во веки веков. Аминь.
ПРИМЕЧАНИЕ.
(1) - Из Лиц Божества
