Блог о.Сергия Кондакова

Представляем вашему вниманию рассказы насельницы Одесского женского монастыря в честь свт. Иоанна (Максимовича) Русской Зарубежной Церкви инокини Гавриилы. Инокиня Гавриила родилась и выросла в Удмуртии, начала свой жизненный путь как учёный-физик. Но стремление к истине привело её на стезю иночества.
На фото - её иноческий постриг (инокиня Гавриила слева), позади - настоятельница монастыря, игумения Александра.

Анна и Александр

Родиться близнецами - это что-то особенное. Обыкновенно братья и сёстры
могут ссориться друг с другом, даже враждовать, бывает, не общаются годами.
Близнецы же всегда живут в мире и согласии, чувствуя друг друга на расстоянии,
болезненно перенося разлуку и внутренне никогда не разлучаясь.

Так складывалось и у нас с сестрой. Находясь далеко друг от друга, мы болели
одними болезнями, преодолевали сходные проблемы. Я пришла к вере, когда мне
минуло тридцать, и переживала за свою половинку, которая была далека от Церкви.
Нас разделяли большие расстояния, мы жили на разных концах страны, но чувство
внутреннего дискомфорта не покидало меня.

- Так не может быть, - думала я,- ведь мы же близнецы. Она тоже должна
покреститься.

Как могла, я молилась, просила молиться близких людей. Постепенно жизнь
моей Карины стала меняться, и через семь лет она приняла крещение. Я получила от
неё радостное письмо, где она подробно описала таинство. Каким подарком это было
для меня! Какое же она выбрала имя? Этот вопрос занимал меня, так как я знала, что
имени Карина в святцах нет. Оказалась, что моя Каринка покрестилась, взяв редкое в
наше время имя - Марфа. Это было имя нашей бабушки.

Бабушку мы воспринимали как отца и мать в одном лице. Она любила нас, как
никто другой. С её смертью, а было нам тогда по шестнадцать лет, мы ощутили
сиротство, как-то сразу став взрослыми.

- Мне всю жизнь не хватало бабушки, - объяснила своё решение сестра, - а если
я возьму её имя, она будет всегда со мной.

У меня был летний отпуск, и я поехала навестить свою Марфу. Жаркий
августовский день клонился к вечеру, когда мы с ней пришли к её знакомой Татьяне,
которая пригласила нас посмотреть православный фильм. У Татьяны было доброе и
приветливое лицо, она была рада нашему приходу.

- У меня сейчас в гостях священник, отец Владимир, но сегодня он не придёт,
сказал, что ему нужно быть в другом месте, - предупредила Татьяна.

Мы сели смотреть фильм. Когда он почти закончился, раздался звонок в дверь:

неожиданно пришел отец Владимир. Мы благословились у него, назвали свои имена.
Высокий, темноволосый, лет сорока пяти, с открытым лицом и большими серыми
глазами, отец Владимир сразу расположил к себе.

- А почему ты не носишь крест? - обратился батюшка к Марфе.
Мы были одеты по-летнему. Без труда можно было заметить, что Марфа, в
отличие от меня, не носила креста.

- Понимаете, - начала объяснять она, - я недавно покрестилась, муж и дети
относятся к этому отрицательно, не хотят меня понять.

- Можно носить крест, пришив его к одежде, чтобы никто не видел, - возразил
отец Владимир.

- На моей памяти есть один случай, который заставляет о многом задуматься, -
продолжал он.

- Пришла ко мне однажды уже немолодая женщина-мусульманка и спросила,
может ли она покреститься, нет ли для этого каких-то препятствий. Я ответил, что
препятствий нет, и поинтересовался, может ли она мне сказать, почему делает этот шаг.
Вот что я от нее услышал, - слова батюшки сразу настроили нас на какую-то особую,
надмирную волну.

- Мой сын Рустам, - начала женщина свой рассказ,- служил в Чечне, и так
случилось, что он подорвался на мине. У него было страшное ранение в живот. Он
понял, что ранение его смертельно, когда увидел вырванные осколком части
собственных внутренностей, лежащие недалеко от него. Подоспевшей на помощь
молоденькой санитарке он сразу сказал: "Не надо, сестричка, оставь меня. Я все равно
скоро умру". Как будто не слыша его просьбы, сестричка, ловко делая ему перевязку,
спросила: "Как тебя зовут, солдатик?" "Рустам, - ответил сын,- а тебя?" "Меня зовут
Анна. Ты мусульманин?" - спросила она. Получив утвердительный кивок Рустама, она
продолжала: "Слушай, что я тебе скажу. Ты не обижайся, Рустам, но ты видишь, что
твой мусульманский Бог не спас тебя. А если ты уверуешь во Христа и наденешь крест,
ты будешь жить". Последние слова Анны, сказанные негромко, вошли в душу Рустама
ярко и отчётливо, с ним что-то произошло. Время как будто растянулось, потеряв свою
жёсткость. На мгновение Рустам забыл, где он и что с ним. Боль оставила его, и он
почувствовал в своем трепещущем сердце незнакомый покой. Поднял глаза: над ним
плыло бесконечное доброе небо. "Да, я верю",- произнес Рустам. Анна сняла со своей
шеи маленький крестик и надела на шею моему сыну.

Она больше ничего не успела сказать: чеченский снайпер прямо в лоб поразил
её. Даже не вскрикнув, Анна упала рядом с Рустамом. От боли и отчаяния Рустам
заплакал, вздрагивая всем телом. Больше он ничего не помнил, очнулся уже в
госпитале. Санитарная команда только к вечеру нашла его. Было удивительно, что до
сих пор Рустам жил.

"Я тебе, парень, врать не буду. Шансов у тебя нет", - без обиняков сказал
осмотревший его хирург. "Сделайте мне операцию!" - просил его Рустам. "Твои
запчасти мне не собрать",- вздохнул врач. "Что я могу! Только промыть и зашить то,
что осталось", - с болью в голосе добавил он.

Вопреки всем прогнозам Рустам выжил. Через два месяца после операции он,
ещё нетвёрдо ступая, с палочкой вышел из госпиталя. Мне он сказал, что я должна
покреститься с именем Анна, а сам он принял крещение с именем Александр-
Отец Владимир помолчал и добавил:

- Я не спросил мать Рустама, почему он взял имя Александр. Думаю, так звали
врача.

Мы втроем с Татьяной сидели и молчали: так нас потряс рассказ батюшки.
Непостижимым казалось то, что всё это произошло в наше меркантильное маловерное
время, причём с людьми совсем молодыми.

- Вот как Господь нам показывает, что такое крест, охраняющий и спасающий
человека вопреки войне, вопреки смертельной опасности... Кому-то этот рассказ может
показаться вымыслом, красивой легендой. Но это чудо, которое Господь совершил по
вере этой молоденькой Анны. Её душа сразу пошла в Царствие Небесное. То, что она
сделала – это исповедничество,- голос батюшки чуть дрогнул.

За окном уже стояла южная ночь, почти не слышно было движения машин.
Только ходики на стене исправно отсчитывали минуты.

- Ну, Марфа, - с улыбкой обратился отец Владимир к моей сестре,- будешь
носить крест?

- Да, батюшка, обязательно, - с твердостью в голосе ответила Марфа.
После этого памятного случая она действительно больше крест не снимает.

Блаженны нищие духом

От Псковской трассы наша небольшая деревня находилась в пяти километрах.
Местные жители добирались, кто как мог. Один раз мне пришлось ехать на тракторной
тележке. Подбросил нас живший в соседней деревне тракторист дядя Ваня. Ехали мы
вместе с Зоей, дом которой находился неподалёку от нашего деревенского храма.

Сколько лет этой Зое, я никогда не задумывалась. Судьба у неё была
несуразная. Знаю, что было у неё два сына. Один, больной на голову, в двадцатилетнем
возрасте ушёл из дома и пропал. Другой сидел в тюрьме за воровство. Зоя регулярно
прикладывалась к спиртному и жила одним днём. Даже дров на зиму она не
заготавливала. Сходит, бывало, с санками в лес, привезёт сушняк, тут же распилит.
Часто её старенькая вкривь и вкось сколоченная изба по нескольку дней оставалась
нетопленой.

Обычно пьющих людей я не любила и сторонилась, но к Зое, сама не зная,
почему, не испытывала никакой неприязни. Во внешнем её облике не было ничего
привлекательного. Зимой и летом она ходила в штанах и платке, завязанном спереди
большим узлом. Верхнюю одежду она никогда не застёгивала. Грубоватые черты лица,
как и её манеры, не добавляли ей обаяния. В её тёмных глазах, даже когда она
смеялась, я видела боль. Безотчётное чувство сострадания я испытывала к этой
малознакомой мне женщине. Мы ни разу не говорили с ней о жизни. "Чужая душа -
потёмки", - так я могла сказать о ней. Но Господь дал мне два случая, - и эти потемки
неожиданно осветились для меня божественным светом.

Итак, дядя Ваня вёз нас с Зоей на тракторной тележке. Стояла поздняя осень.
Мы ехали по слякотной, чуть припорошенной снегом дороге. Зоя, не имея лишних
денег на хорошую обувь, ходила в такую погоду в резиновых сапогах. Довольно
быстро дядя Ваня нас доставил до места, и надо было вылезать из нашего необычного
транспортного средства. Я была помоложе и пошустрее и выбралась первой.
Неуклюжая, грузная Зоя, ухватившись за шаткий борт, никак не могла нащупать под
ногой опору, и я, желая помочь, поставила её ногу на колесо.

От моего прикосновения у Зои чуть дернулась нога, и у неё вдруг вырвалось
сокрушенное:

- Ира, да ты что! Я такая пьянь, такая пьянь, руки не пачкай...
Она не докончила фразу. Вылезши из тележки, опустив глаза, она постояла

несколько секунд, будто желая сказать что-то ещ, а затем быстрым шагом пошла к

своему дому.

- Вот тебе и Зоя, - озадаченно думала я, глядя ей вслед, - считает себя никем и
ничем, недостойнейшей тварью. А у меня о себе совсем другое мнение.

Второй случай, связанный с Зоей, также приключился в дороге. Наш чтец
Максим поехал по своим делам в ближайший райцентр. Так совпало, что и нам с Зоей
нужно было в город по какой-то надобности.

Как только мы миновали деревенское кладбище, Максим, обращаясь к Зое,
возмущённо произнёс:

- Это из-за тебя Борис опять запил! Сколько месяцев человек держался, а вчера
у тебя напился. Не отпирайся, я всё знаю.

- Силом я ему не наливала, - отрезала Зоя.

Мне было неприятно слушать их перепалку. Я понимала, что Максим
переживает за Бориса, своего ближайшего соседа, который к трезвом виде и со своими
делами хорошо управлялся, и Максиму помогал. Я знала, что Борис и его жена Люба
иногда так крепко запивали, что были не в состоянии подоить свою единственную
корову. В таких случаях они звали на помощь соседей.

Желая прекратить безполезный спор, я сказала Максиму примирительным
тоном:

- Максим, ну ты же понимаешь, что не Зоя виновата в пьянстве Бориса. Не было
бы Зои, ему бы налили в другом месте, и он бы не отказался. А возьми нас с тобой:
сколько нам ни предлагай, мы пить не будем.

Максим побухтел ещё немного и перестал. Остаток дороги мы ехали молча.
Прошло несколько лет. Я запамятовала этот малозначительный эпизод. Сколько
их в жизни бывает, таких мимолётных отрезков пути. За каким-то делом случилось мне
зайти к Зоиной соседке тёте Шуре, и Зоя оказалась как раз во дворе. О чём был
разговор, не помню, но только Зоя вдруг вспомнила тот давний эпизод, как будто всё
это случилось вчера.

- Помнишь, Ира, как ты за меня заступилась? - спросила меня Зоя, подробно
рассказывая тёте Шуре, как было дело.

- Как же она помнит доброе слово! - оторопела я.

Несколько минут я сидела на низенькой скамейке возле тёти Шуриного дома,
соображая, сколько же прошло лет. Всю жизнь принимая добрые слова как должное, не
запоминая и не всегда благодаря за них, я удивлялась пьющей и грубоватой Зое,
трепетно хранящей в душе мимолётные искры добра.

- Блаженны нищие духом, - думала я, вспоминая об этой ничем на вид
непримечательной женщине.

Может быть, за её сокрушение о грехах, за память о добром Господь помилует
её грешную душу.

Разговор в электричке

Зимним февральским днём я поехала провожать свою подругу Людмилу на
московский поезд. Таксист приехал вовремя, и мы быстро доехали до
железнодорожной станции. Сидя на вокзале, я смотрела на Людмилу и с грустью
думала: "Увидимся ли мы ещё раз?" Людмила давно уже была серьёзно больна, врачи
не оставляли ей шансов на жизнь. С каждым месяцем состояние Людмилы
ухудшалось. И хотя она не падала духом, но чувство близкой разлуки тревожило мою
душу. Объявили о прибытии поезда. Мы вышли на платформу.

Я знала, что этот поезд стоит на нашей маленькой станции недолго, и поэтому
не хотела заходить в вагон. Подошёл поезд. Открывшая дверь проводница, видя, что у
нас много вещей, сама предложила мне зайти в вагон. Я удивилась этому, однако,
желая помочь Людмиле, всё же решила рискнуть.

Как только мы с Людмилой с вещами дошли до её места, поезд тронулся. Я,
пробежав по вагону, выскочила в тамбур, думая спрыгнуть на ходу. В студенческие
годы мне пришлось работать проводницей, и для меня было привычным делом прыгать
на ходу поезда. На мою просьбу проводница закрыла передо мной дверь и тоном, не
допускающим возражения, сказала:

- Поедете до следующей станции.

Пришлось подчиниться. Около часа потребовалось, чтобы доехать до
следующей остановки. За это время мы с Людмилой попили чай. За окном мелькали
занесённые снегом поля. Уютно и тепло было ехать в вагоне, однако я нервничала:
дело двигалось к вечеру, и меня заботило, как же придётся добираться обратно.

Простившись с Людмилой, которая тоже переживала за меня, я пошла на вокзал
узнавать, когда будет электричка. К счастью, ждать пришлось недолго. Народу в
вагоне электрички оказалось немного. Я села у окна.

- Как раз удобный момент, чтобы помолиться за Людмилу, - подумала я.
Достала акафист Всецарице и начала читать.
Вдруг сзади за плечом раздался мужской голос:

- А что Вы читаете?

- Ну вот,- с раздражением подумала я, - обычное праздное любопытство
скучающего в дороге человека.

Мгновенно представив себе картину будущего никчемного разговора с
человеком, далёким от Церкви, я с неохотой обернулась и неожиданно увидела
приятного мужчину лет пятидесяти. Его серые глаза спокойно и внимательно смотрели
на меня, какую-то внутреннюю заинтересованность я сразу прочла в них. Я ответила,
что читаю акафист Божией Матери, рассказав, что уже несколько лет живу в
православной общине.

- Я вот тоже молюсь, но не помогает, - начал мой незнакомый собеседник.

- А за кого Вы молитесь? - спросила я.

- За жену. Она у меня такая хорошая хозяйка, прекрасно готовит, общительная.
Её приглашают на все свадьбы, на праздники, - с любовью стал говорить он, - а вот от
спиртного отказаться не может. Сколько ни молюсь, всё без толку.

Я расспросила его подробнее. Оказался он церковным человеком. С теплотой
рассказывал он про батюшку, отца Василия, к которому постоянно ходил на исповедь.
Когда он говорил, я смотрела на его светлое лицо, добрые глаза, и мне до боли было
радостно, что остались ещё в России такие мужчины, способные любить поистине
жертвенной любовью.

- С каким смирением говорит он о своей пьющей жене, - думала я, всё больше
удивляясь своему незнакомому спутнику: ни тени раздражения, ни слова ропота.
Оказалось, что молился он в семье один. Уже взрослые дети были заняты своими
проблемами. Несколько лет этот человек просил помощи у Господа, но всё оставалось
по-прежнему. Такая несправедливость не укладывалась в моей голове, и я спросила:

- Что, неужели никакого результата: как пила, так и пьёт?

- Ну, сейчас не пьёт, сейчас парализовало, - задумчиво ответил мой спутник.

- Так по Вашим же молитвам Господь её на одр положил, чтобы она не пила! - с
радостью воскликнула я.

- Ну что Вы, - ответил он недоверчивым тоном.
Наша электричка прибыла на место назначения. Улыбнувшись, мой собеседник
пожелал мне всего хорошего.

- Тяжело Вам, - сочувственно, с участием вздохнул он, - трудно женщине без
семьи, да и в общине труд нелегкий.

- Ваш крест тяжелее, - возразила я.

Так мы и расстались каждый при своём мнении. Я не спросила его имени. До
сих пор перед глазами его кроткая улыбка и светлые, с грустинкой глаза.

Инопланетянин

Община наша была небольшая. Каждую осень, когда грибной и ягодный сезон
заканчивался, прибивались к общине сезонные мужички. Все они походили друг на
друга неустроенностью судьбы. Кто-то по пьянке остался без жилья, кто-то отсидел
ещё один срок, кто-то был попросту больным на голову. Как правило, все они любили
выпить. Сердобольный отец Геннадий принимал их, взяв слово, что они не будут пить,
вразумятся и станут помогать общине. Некоторых из них он даже отвозил на
кодировку, но проку не было. На наши просьбы не брать таких "справных" работников,
отец Геннадий отвечал, что всем нужно дать шанс на спасение души.

- Они оступились, надо им помочь, - так объяснял он своё решение.

Каждый год помощники наши менялись, однако никто из них не спешил
вразумляться. Ветер свободы не давал им задерживаться на одном месте. Пришёл
однажды даже бывший дьякон, уже немолодой мужчина, бомжевавший пять лет. Но и
он долго не задержался: привык к вольной жизни. Как и все остальные, по весне ушёл
он в другие, очевидно, лучшие места.

Был среди всех этих людей один странный человек, который не укладывался в
привычные рамки. Звали его Анатолий. Прибыл он будто бы из Питера, имелся при
нём паспорт без прописки, в котором значилось, что он женат и имеет двоих детей.
Нестарый, лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, подтянутый. К выпивке и
курению Анатолий относился индифферентно, в еде был непритязателен и ел мало.
Что меня всегда удивляло в облике Анатолия, - это его глаза. Они были стального
цвета, часто неподвижные, будто стеклянные. В редкие моменты они оживлялись, но
это случалось редко.

Анатолий был некрещёным, однако, в отличие от остальных мужичков, в храм
ходил каждый день утром и вечером. Этот факт очень удивлял всех наших насельниц,
но никто не решался подходить к Анатолию с вопросами. Во время правила в церкви
он неподвижно стоял на одном месте. Прикладываясь к иконе, Анатолий крестился, но
почему-то никогда не делал поклонов.

Какую бы работу ни поручали Анатолию, исполнял он её так, что напрочь
отпадала охота просить его о помощи. Если он топил баню, то изводил кучу дров, а в
бане едва только можно было согреться. Подкинет поленья и уйдёт по своим делам.
Топка в старой щелястой бане была небольшая, дрова быстро прогорали, а Анатолий
всё не показывался.

- Как ты баню топишь! Там же мыться невозможно! - пыталась я достучаться до
Анатолия.

- Ира, у тебя что, проблемы? - уставившись на меня своими стеклянно-
безразличными глазами медленно выговаривал он.

Из-за "усердной" работы Анатолия вода в бане не нагревалась до кипятка.
Мужчины всегда мылись первыми, а женщинам почти не оставалось горячей воды.
Приходилось смиряться и мыться в собственной келье.

К своему здоровью Анатолий относился с трепетом. Очевидно поэтому он
выглядел моложе своих лет. По утрам он всегда делал зарядку. В отличие от других
мужичков, он был чисто выбрит и аккуратно одет. По своим повадкам он мне
напоминал начальника. На мою просьбу принести воды из дальнего колодца он мог
патетически воскликнуть:

- Вот в каких условиях приходится работать!
Работал Анатолий так, чтобы не устать. Однажды, видя, как он таскает поленья,
отец Геннадий, не лишённый чувства юмора, подозвал Анатолия и серьёзно
предупредил:

- Что это Вы, Анатолий, носите по три полена? Вы же надсадитесь, надо будет
Вас лечить. Вы уж лучше по одному носите.

Анатолий молча слушал, видно было, что ему неприятны эти слова. Выслушав
батюшку, он ушёл к себе и больше не появлялся. Даже на обед в тот день он не
пришёл.

- Видишь ты, самолюбие у него! - сказала баба Маша, наблюдавшая за
Анатолиевыми успехами в труде.

Прозвище "инопланетянин" я дала Анатолию после одного случая. Работая на
хоздворе, я ухаживала за скотиной. Коровы, телята, куры, гуси были моими
питомцами. И вот однажды после рабочего дня Анатолий подошёл ко мне и серьёзно
спросил:

- Ира, а зачем нужен телёнок, он же не даёт молока?
Я засмеялась, ответив ему вопросом на вопрос:

- Ну, подумай ты сам, зачем нужны дети, они же не зарабытывают денег, а с
ними нужно нянчиться.

Мой ответ, очевидно, не дошёл до Анатолия.

- Ну, я же серьёзно спрашиваю, - с ноткой обиды обратился он ко мне.
Глядя на его напряженный лоб, было видно, что этот вопрос его действительно очень волнует. Чтобы не унижать достоинства Анатолия, я перестала улыбаться, сказав спокойным тоном:

- Ты посмотри на нашу телочку Маргушу, это же маленькая корова. Что тут непонятного?

Про себя я в "это момент подумала:

-Хорошо, что Анатолий не спросил про бычка. Пришлось бы, наверное, дольше
объяснять.

Также как и Анатолий, я была городским жителем. Никогда раньше мне не
приходилось заниматься сельским трудом, но, помнится, мне с детства было известно,
для чего нужен телёнок. Столкнувшись со странными рассуждениями Анатолия ещё
раз, я окончательно убедилась в том, что это не наш человек.

- Ира, а почему люди в нашей деревне пьют, ведь здесь же нет увеселительных
заведений? - спросил он озадаченно.

Каждому нормальному человеку с детских лет не надо объяснять, что в России
пьют, невзирая ни на какие заведения, да и вообще ни на что. Но для Анатолия это
было неочевидно.

- С Луны он, что ли свалился? Точно, инопланетянин, - подумала я.
Может быть, кто-то из читателей подумает, что у Анатолия попросту "съехала
крыша". Я бы не согласилась с этим. Духовные недуги мешали Анатолию видеть
немощи ближних и относиться к ним с состраданием. С психикой и интеллектом у
Анатолия всё было в порядке. По его рассказам, происходил он из интеллигентной
семьи, в молодости учился в финансовом институте. Однако, учёба ему не нравилась.
Институт он бросил и больше учиться не стал. На мой вопрос, где он всю жизнь
работал. Анатолий ограничивался кратким ответом:

- В разных организациях.

Делать он ничего не умел и не хотел. Помню, попросила его как-то Григорьевна
- Так я же в бане вчера мылся, - ответил он.

- И что? - недоуменно посмотрела на него из-под очков Григорьевна.

- Так я же вспотею, если буду колоть дрова, - со спокойной наглостью ответил
Анатолий.

Анатолиева наглость, которая, как мне казалось, даже не соответствовала его
возрасту, была для меня тяжелее, чем пьянство и ругань обыкновенных мужиков. Те
могли выпить, подраться, послать подальше, но на колкие издёвки были не способны.

В свободное время Анатолий читал книги из нашей общинной библиотеки. Мы
все порадовались за него, когда через год он выразил желание покреститься. Отец
Геннадий его покрестил, но Анатолий почти не изменился. Изменение его состояло
лишь в том, что теперь, считая себя просвещённым, он считал вправе всех поучать.
Конечно, серьёзно его никто не воспринимал.

Как-то раз я спросила Анатолия, почему он так редко исповедуется и
причащается.

- Я понимаю, что должен каяться перед Богом. Мне не хочется приукрашивать
себя перед батюшкой, да и перед собой... Но мне очень трудно всё открыто
высказывать. Я к этому не привык, - произнес Анатолий, на минуту открыв дверь своей
души.

Кто знает, будь Анатолий не таким закрытым, сложилась бы его жизнь по-другому, но, увы, реальность не обнадёживала.

Видя, что от Анатолия в работе нет никакого толка, мы упросили отца Геннадия
забрать его в мужской монастырь.

- Оставьте меня, я буду работать, я больше не буду придуриваться, -
умоляющим тоном обращался он по очереди ко всем общинским.

- Поезжай, поезжай, будешь в мужском коллективе, там тебя к порядку приучат,
- напутствовали Анатолия все наши насельницы.

В монастыре Анатолий не особенно утруждался на работе. Может быть,
держали бы его там, но увлёкся, несчастный, буддизмом и стал его проповедовать всем
насельникам. Отец Геннадий сначала убеждал его, но, видя, что все впустую, погрузил
Анатолиевы вещи в машину и отвёз бедолагу на железнодорожную станцию. Куда и к
кому прибился православный буддист, никто не знает. Жаль этого никчемного
человека. Господь действительно давал ему шанс что-то понять и исправиться. Может
статься, по молитвам отца Геннадия, он когда-нибудь всё же выйдет на верный путь.