Блог о.Сергия Кондакова

На недавно прошедшем с 9 по 11 ноября в Одессе расширенном внеочередном Архиерейском Синоде Русской Православной Церкви Заграницей, было постановлено отметить 90-летие Первого Всезарубежного Собора РПЦЗ, состоявшегося с 7/20 ноября по 19 ноября/2 декабря 1921 г. в Сремских Карловцах.

Да, именно в эти самые дни, ровно 90 лет тому назад, было положено основание нашей Церкви и понятно, почему Вл. Митрополиту Агафангелу и прочим Архиереям заблагорассудилось отметить этот юбилей, отметить это великое событие в истории Русской Церкви и Русского народа. Когда мы празднуем Рождество Христово или Воскресение Господне мы не празднуем событие двухтысячелетней давности, а празднуем само событие, само чудо, повторяющееся в наши дни. Так и следовало бы каждому из нас приступить к празднуемому нами первому всезаграничному Собору: пережить в наших душах, в нашем уме, труды и чаяния наших Отцов и возгореться тем же духом, которым горели они.

Очутившись в беженских, порою нищенских условиях безправных эмигрантов в приютивших их странах, унесших Россию в своих душах, Отцы наши Основоположники явили тем не менее всему міру высокий человеческий и христианский пример – пример Белой России. Не зря говорят, что в результате революции, порабощённая Россия на многие годы лишилась цвета нации. Первый Всезарубежный Собор, что видно по его составу, воплотил высокие духовные и человеческие качества этой «России вне России» и стал её выразителем.

Значение и смысл этого Собора идут дальше и шире обычного церковного Собора. Стоит погрузиться в его историю, в чтение протоколов заседаний, ознакомиться со списком участников, чтобы в этом убедиться. По примеру Всероссийского Собора 1917/18 г., в состав Всезарубежного Собора вошли не только Архиереи, но и выборные лучшие представители духовенства, военных, штатских и прочих мірян. Всего 155 членов. Таким образом, явил он собою нечто вроде Земского Собора Русского Зарубежья.

Собор был созван в самый день первой годовщины промыслительного указа № 362 Святейшего Патриарха Тихона и проходил под почётным председательством Святейшего Патриарха Сербского Димитрия, иными словами – с благословения двух Патриархов. Среди прочих почётных членов был Председатель Совета министров Королевства С.Х.С., Главнокомандующий Русской Армией генерал П.Н. Врангель и много других высокопоставленных лиц.

Этот Собор особо важен тем, что был первым Собором после революции и в некоторой степени выпрямил некоторые недочёты допущенные Всероссийским Собором. Сегодня среди некоторых более роялистов, нежели сам король, "ультра-православных" нередко можно встретить грубые осуждения Московского Собора, что конечно является очередным абсурдом, характеризующим определённые "нео-патриотические" круги в Российской Федерации. Тем не менее, будучи абсолютно положительным и ценным в подавляющем своём содержании, Московский Собор носил частично печать своего времени и этот февральский оттенок необходимо было для церковной правды и чести стереть, что и было сделано Всезарубежным Собором.

Это касалось особенно осмысления причин революции, самой революции, её истоков и последствий и, главным образом, вопроса убийства Царской Семьи и, естественно вытекающий из этого неслыханного злодеяния вопрос монархии, России и монархии. Митрополит Антоний по этому поводу очень ясно сказал: «Если Собор в чём провинился, то разве в том, что он не высказал с достаточной силою осуждение революции 1917 года и низвержения Государя. Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько противомонархической? Кто может осуждать большевицкое движение и в то же время одобрять Временное правительство?» И далее, перечислив ряд горьких плодов, доставшихся от февраля, уточняет: «Вот почему православный русский народ и все разумные люди в России должны торжественно отречься от приобретённых ими "завоеваний" февральской революции, а это возможно выразить только через признание преступности низвержения Царствующей Династии и через призыв её вновь занять Царский Престол».

Если кто имел право выдвигать критику по отношению к Всероссийскому Собору, так это уж в первую очередь Митрополит Антоний, который, как все знают, был подавляющим большинством голосов избран этим же Собором первым кандидатом на восстановленную патриаршую кафедру. Поэтому к его слову можно относиться, как к одному из самых веских и представительных голосов Русской Церкви и Русского народа.

Спор о монархии и о феврале существовал тогда и, как ни странно, существует сегодня, но со "спорщиками" уже иного, сегодняшнего, калибра. Как важно, и казалось бы просто, для людей, поневоле переживших ужас трёх поколений советского "воспитания", и желающих избавиться от всей навязанной им лжи – смиренно прислушаться к голосу Отцов Русской Эмиграции, а не выдумывать самомненно нечто своё. Нашему недавнему Архиерейскому Синоду пришлось издать строгое Заявление, предостерегающее тех, кто, думая бороться с большевизмом восхваляют Гитлера и увлекаются свастикой и бреднями о чистоте крови. Не более умными, хоть и менее опасными, выглядят иные "сверх-патриоты", возомнившие себя защитниками и хранителями в последней инстанции Белого Движения, и считающие для сего нужным порочить память Царя-Мученика и монархистов, и не терпящие малейшей критики по отношению к деятельности Белых вождей.

Полезно было бы таким горе-патриотам прислушаться и тут к словам Митрополита Антония: «Если бы Деникинская Армия написала это на своём знамени, то не окончила бы дело так печально /.../ К сожалению благороднейший и благочестивейший вождь той Армии слушал тех негодяев и чуждых России советников, которые сидели в его Особом Совещании и погубили дело. Русскому народу, настоящему народу /../ голой формулы – единая, неделимая Россия, не надо /.../ ему нужно сочетание трёх дорогих слов – за Веру, Царя и Отечество ! Более всего ему нужно первое слово, как руководящее всею государственною жизнью ; второе слово ему нужно как ограждение и охранение первого, а третье, как носительница первых слов и только». Да, велика беда предпочитающим и по сей день слушать негодяев и чуждых России советников.

Тема монархии, по поводу которой будущий второй наш Первоиерарх Архиепископ Анастасий сказал, что в Отделе Духовного Возрождения, где она обсуждалась, «заговорил дух древних великих строителей земли Русской», была единогласно всеми принята, но для большинства присутствующих одно признание желательности принципа монархии не только недостаточно, но «равносильно тому, что не сказать ничего», если не указать на определённую династию во избежание открытия дверей для всевозможных самозванцев. А в то время такой династией могла быть только одна – династия Дома Романовых, с которой все были связаны клятвенным обязательством.

Вопрос династии стал пожалуй единственным разногласием, своего рода водоразделом, между членами Собора. Значительное меньшинство членов, подающее однако громкий голос, зацепилось за этот предлог, чтобы сказать, что этим вносилась недопустимая в церковное дело политика. Забавно отметить, что главные защитники такой церковной аполитичности были Парижский архиепископ Евлогий и Севастопольский епископ Веньямин (Федченков). Один и другой, Вл. Евлогий, правда, с оговоркой, в 1927 г. подписали Декларацию м. Сергия о лояльности советской власти, в чём, по-видимому, не усмотрели политики. Вл. Евлогий в 1926 г. порвал с Зарубежной Церковью и является родоначальником сегодняшнего Константинопольского Русского Экзархата, а Вл. Веньямин в 1930 г. вошёл в Московскую Патриархию, где и умер в митрополичьем сане в 1961 г. Таким образом, вопрос династии послужил предлогом, породившим церковную смуту за границей, и явился продолжением смуты, начатой в России и приведшей к печальным событиям февраля 1917 года. Вл. Веньямин, придерживаясь чисто февральских понятий: «Воля же народа должна быть на первом месте», - до конца продолжал утверждать, что Собор не имел права предвосхищать волю народа.

Но среди Белых Эмигрантов, покинувших пределы России всего год до этого, эти тезисы уже были не в ходу. Лучшим тому доказательством служит случай с бывшим главой Думы М.В. Родзянко, который, как член Всероссийского Собора, по праву участвовал во Всезарубежном Соборе, но который был вынужден на второй день заседаний передать Митрополиту Антонию письменное заявление о том, что «ввиду нарастающего недовольства среди членов Церковного Собрания его присутствием среди них» он вынужден покинуть Собор. Этот символический случай с одной из самых "знаковых фигур" февральской революции показывает, насколько к этому времени отрезвело русское общественное мнение.

По поводу разногласий о том, являются ли династические вопросы политикой или церковностью, Митрополит Антоний, как всегда мудро, ответил в пространной статье: «Вопрос о династии не политический, а чисто церковный, ибо отвергнуть этот вопрос – значит отвергать существующие, никем не отменённые, основные законы, соглашаться с так называемыми завоеваниями революции, т.е. одобрить низвержение Государя и Царственной династии /.../ вопрос этот моральный, нравственный, а, следовательно, и чисто-церковный». Таким образом, отвергать династический вопрос, когда он уже встал, явилось бы именно политическим актом и решением, с чем и согласилось большинство Собора. Всем должно быть ясно, что разбирая церковные дела нельзя было обойти и не довести до конечного ответа вопрос о духовном возрождении России, который в равной мере являлся вопросом как государственного, так и церковного строительства России.

Прения о монархии были, естественно, только одними из разбираемых вопросов. В новой обстановке всё должно было быть реорганизовано. Надо было составить приходской устав, определить новые церковные округи, пределы епархий, обустроить совершенно новый зарубежный церковный организм, находящийся "вне рубежей" своей страны, тогда, как Церковь является именно территориальной, "внутри рубежей", согласовывать такое непредвиденное существование на территориях поместных Церквей, которые все, начиная с Константинопольской, охотно согласились с таким положением благодаря высокому уважению лично к Митрополиту Антонию и из сострадания к Русской Церкви. Надо было решить острый вопрос развода бракосочетаний в связи с массовым исчезновением без вести людей. Было также уделено внимание миссионерскому делу, духовному воспитанию паствы и обереганию её от вредных лжеучений, как масонство, социализм, оккультизм, теософия, от заманиваний католической пропаганды, проявляющейся в основном в насаждении т.н. Восточного Обряда. Был составлен ряд Посланий, к Русскому народу, к Русской Армии, ко всем Русским беженцам, ко всем верующим в Бога правительствам и народам о помощи голодающим, к старообрядцам и ряд других Приветствий, Обращений и Посланий, что говорит об объёме проделанной церковной работы за 12 дней заседаний.

Но в заключение, необходимо особо выделить Послание Міровой Конференции, ставшее настоящим историческим документом. Это отчаянный вопль, обращённый к первой международной послевоенной конференции, которая должна была состояться в апреле-мае 1922 года в Генуе (Италия). Снова взывали русские беженцы о помощи голодающим и страждущим, но главное, предостерегали народы и правительства свободного міра от признания советской власти и приглашения большевиков, как представителей России. Всё Послание дышит редким благородством, взывает к совести вчерашних союзников. Когда читаешь Послание, зная исход Генуэзской конференции, поражаешься тем нравственным ровом, разделяющим безправных, нищих, обездоленных, но благородных и достойных русских изгнанников и алчных и безсовестных представителей свободного міра. После Первой міровой войны, міръ явно вступил в новую качественную эру, эру нравственного падения и стремительного отступления.

Выделим несколько выдержек из этого Послания: « Среди множества народов, которые получили право голоса на Генуэзской конференции, не будет только представительствовать двухсотмиллионный народ русский, потому что невозможно же назвать его представителями, и притом единственными, его же поработителей /.../ какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру, т.е. прежде всего то, чем народ жил почти тысячу лет – его религию / .../ Или, может быть, 20-ый век не признаёт ни благодарности, ни справедливости, ни выполнения союзнических обязательств, а только выгоду и борьбу за существование? Не хотелось бы этого допустить /.../ признание большевиков правительствами есть торжественное отречение народов от морального начала /.../ европейская дипломатия до сего времени не решалась пачкать себя общением с торжествующими преступниками, убийцами своего Вернейшего Венценосного союзника, с предателями родной Армии, с истребителями родного народа. /.../ Уже и в настоящее время на сердце русского народа лежит тяжёлый камень огорчения заброшенного друзьями, отданного на истребление внутренним врагам узника».

Послание заканчивалось прямо патетическим призывом, но в котором чувствовалось уже разочарование вопиющего в пустыне, заранее понимающего, что не будет услышан, но считающего своим долгом свидетельствовать правду перед лицом всего сытого міра: «Народы Европы! Народы Міра! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки міровых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против Ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм – этот культ убийства, грабежа и богохульства из России и всего міра. Пожалейте бедных русских беженцев, которые за свой патриотический подвиг обречены среди Вас на голод и холод, /.../ Они в лице доброй своей половины офицеров, генералов и солдат готовы взяться за оружие и идти походом в Россию, чтобы выручить её из цепей постыдного рабства разбойников. Помогите им осуществить свой патриотический долг, не дайте погибнуть Вашей верной союзнице – России, которая никогда не забывала своих друзей и от души прощала тех, кто временно был её врагом».

Результат известен и поражает своей безнравственностью. Большевики впервые на международной встрече представляли интересы России, но верх цинизма, пожалуй, проявила ватиканская делегация, которая обхаживала советских представителей в надежде достичь с ними соглашения. Следует отметить и не забывать глубоко символический жест ватиканского госсекретаря кардинала Гаспарри, демонстративно вручившего красную розу главе большевицкой делегации Чичерину. Германский посол в Москве передавал затем сказанное ему Чичериным: «Пий XI был в Генуе со мной очень любезен в надежде, что мы нарушим монополию Православной Церкви в России и тем самым расчистим ему путь» ... Но и полное созвучие с Пием XI, позже сказавшим, что «когда речь идёт о спасении душ, мы готовы вступить в переговоры с самим диаволом», проявил и британский премьер Ллойд Джордж: «Мы народ торговцев. Торговлей можно заниматься и с дикарями». Всё это подготовило путь пришедшим к власти во Франции социалистам и официально признавшим советскую власть в октябре 1924 г. и тем самым развязавшим всем правительствам последние сдержанность и угрызения совести.

Такова в общих чертах славная история Первого Всезарубежного Собора и царящая тогда обстановка в міре и в Русской Эмиграции, у которой мы должны учиться и учиться, если только хотим быть достойными Русскими Православными Христианами.

Протодиакон Герман Иванов-Тринадцатый, секретарь Западно-Европейской Епархии РПЦЗ

С протоколами Собора и всеми изданными Посланиями можно ознакомиться, зайдя на официальный сайт Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей, по адресу http://sinod.ruschurchabroad.org , в разделе «Документы». Ниже, некоторые Послания Собора

Когда отдел о духовном возрождении России приступил к своей работе, перед ним сразу стал во всей остроте вопрос о возстановлении монархии в России. Чем объяснить это обстоятельство? Уверенностью многих членов Собрания в том, что именно возстановление Царской власти в России явится лучшим и самым действительным фактором духовного возрождения последней. Это не значит, конечно, чтобы они приписывали животворящую силу этой власти самой по себе. Первоисточником духовного обновления человеческого общества, по их убеждению, является Церковь, исполненная благодати и истины, но они думали, с другой стороны, что только при твердости государственного порядка, Церковь может проявить всю силу своего духовно-воспитательного влияния как на отдельного человека, так и на целый народ. И, тем не менее, когда этот вопрос о возстановлении монархического строя в России поставлен был на обсуждение Отдела, он как бы испугал некоторых из его членов. Очень характерно, что это были по преимуществу священнослужители. Им казалось сначала, что Церковное Собрание совсем не должно касаться этого предмета. Откуда родилась у них эта опасливая мысль? Не из желания, конечно, застраховать себя на случай неизвестного будущего, ибо никто не может предвидеть, какая форма правления восторжествует в России в действительности и не из боязни разойтись с наказами, полученными ими на местах. Нет, мы свидетельствуем, что служители алтаря стояли выше этих малодушных опасений, как и не считали себя связанными указаниями, полученными ими от приходов, ибо они знали из учения самого Небесного Пастыреначальника Христа, что пастырь идет впереди своего стада, и овцы по нем идут, а не наоборот. Ими руководило в этом случае только сознание лежащей на них высокой ответственности за Церковь, часть которой мы составляем на этом Собрании. Они исходили из того соображения, что Церковь как вечное Божественное учреждение не связано внутренне ни с какою определенною формою правления и потому не должна догматизировать ни одной из них. Но по мере того, как они углублялись в этот вопрос, в их сознании произошел несомненный сдвиг. Переходя постепенно от чисто теоретической отвлеченной точки зрения на указанный предмет в область живой реальной жизни, они не могли не видеть, что Церковь как факт истории живет в условиях пространства и времени, она есть как бы лестница Иакова, вершиною своей уходящая в небеса, а основанием своим утверждающаяся все-таки на землю, низводя благодатное благословение на все стороны человеческого бытия. Оставаясь в своем внутреннем существе вселенной, т.е. как бы надмирной, она во внешнем своем проявлении всегда была более или менее национальной. И замечательно, что именно православные восточные церкви были национальными по преимуществу. За примером ходить недалеко. Посмотрите на эту картину, перед которой мы молимся каждый день. Вы видите здесь великого Святителя Сербского Савву; под благословляющей десницей его собрались жители Македонии и Герцеговины и всех других частей Сербского народа, т.е. преподобный Савва представлен здесь как олицетворение Сербского национального единства. Наша история дает нам не менее поучительных примеров из той же области. И вот в нас невольно заговорили заветы древних строителей Русской земли: Св. Петра и Алексия и преподобного Сергия Радонежского, перед нами особенно ярко предстал образ адаманта Православия, Свят. Гермогена и побудил нас именно как церковный орган сказать свое слово о необходимости возстановления Царской власти в России. И мы сказали это слово вполне единодушно и единогласно. Момент, когда мы изрекли свое решение, был по-своему столь же знаменателен, как и тот исторический день, когда Всероссийский Церковный Собор, собравши во едино свои помыслы, громко возгласил: «быть Патриарху на Руси!» Но соборная мысль не захотела оставаться на этом пункте. Она по инерции, так сказать, стала работать далее, стремясь довести свое решение, как говорили многие, до его логического конца. Признать необходимость монархии и не указать если не лицо будущего Царя, то, по крайней мере, династию, из которой он должен выйти, по убеждению этой части Собрания, равносильно тому, что не сказать ничего; даже более того: это значит только усилить царящую на Русской земле смуту, широко открыв двери для различного рода самозванцев, которые уже теперь в разных концах мира заявляют свои права на Всероссийский Престол. Такая династия может быть только одна – Дом Романовых, который один обезпечивает законный наследственный переход верховной власти от прежнего Государя к будущему, и с которым мы все, по взгляду этих членов Собрания, связаны клятвенным обязательством, ибо присягая тому или другому Государю, мы, по их толкованию, принимаем на себя долг верности и в отношении к его наследнику, т.е. ко всему Царствующему Дому, из которого последний должен выйти. Не упомянуть о династии Романовых в соборном постановлении – значит как бы отвергнуть ее и тем нанести ей ничем незаслуженную обиду, между тем как открытое признание этой исторической и всеми уважаемой династии было бы некоторым искуплением нашей общей вины пред почившим Царем – Мучеником, навсегда скрепившим своею кровью наш исконный союз с домом Романовых. Не так рассуждала другая, меньшая и опять состоявшая по преимуществу из духовных лиц, часть Церковного Собрания.

Переносить обсуждение этого вопроса с принципиальных его основ на зыбкую почву дальнейших условных суждений, полных борьбы и раздора, где даже между самыми исповедниками монархического начала нет полного согласия, полагали они, нельзя потому, что одновременно с этим мы низвели бы Церковь, от лица коей мы говорим здесь, с ее высокого, непоколебимого пьедестала и повлекли бы за собой сферу суетных политических страстей. В нашей прошлой истории нет оправданий для такого направления вопроса. Церковные соборы, как известно, избирали только патриархов, но отнюдь не занимались выбором царей или даже царских династий. Правда, так называемый Освященный Собор принимал участие в Земских соборах, избиравших кандидатов на Русский Престол, но в этом случае Иерархи и клирики были только органической частью Русского народа вообще, между тем как в теперешнем нашем положении мы отделены непроходимой преградой от толщи народной и, что особенно важно, от нашего Общего Святейшего Отца духовного Вождя Патриарха Тихона. Мы должны особенно бережно относиться к этому последнему обстоятельству, чтобы не усилить еще более тяжести креста, лежащего на нашем великом Страстотерпце, ибо ответственность за наши решения в большей или меньшей степени может пасть на него.

Нет никакого сомнения, что те, кто стал на последней точке зрения, пережили тяжелую внутреннюю трагедию; долг членов Церковного Собрания все время в них боролся с чувством граждан своего отечества, и эта борьба была тем острее, чем горячо призывали их перейти на другую сторону, с которой многие из них были вполне единодушны, но церковное сознание, в конце концов, в них, однако победило: «Нам дорого», сказали они себе и другим, «устранение града земного, но еще более дорог нам град Небесный, в который ведет нас Вселенская и, как часть ее, Русская православная церковь. И если по разрушении нашей Государственной храмины Русский народ продолжает так или иначе существовать, объединившись вокруг Церкви, то, в случае, если поколеблен авторитет последней, он может погибнуть навсегда.

Вот та психология, при которой проходила работа нашего Отдела по настоящему вопросу, и которая привела к составлению предлагаемого вашему вниманию тему воззвания к Русским людям, находящимся в разсеянии, принятого в Отделе только большинством 58 против 31 голосов. Самое воззвание огласит Н.Е. Марков

- - - - -

Статья Высокопреосвященнейшего Митрополита Антония Председателя Русского Заграничного Церковного Собора

Церковность или политика?

Вопрос этот по отношению ко всякой речи, проповеди и соборному постановлению ставится с 1905 г. каждый раз, когда духовные лица или учреждения высказываются за самодержавие или вообще за монархию, но никогда не ставится, когда они высказываются против того или другого. Между тем, до 1905 года о достоинстве самодержавия и о неприкосновенности царской власти говорилось и печаталось и Св. Синодом, и церковными проповедниками несравненно чаще и более, нежели в последующие годы, и никто на это не возражал. Не только духовная, но и светская журналистика восхищалась речами митр. Филарета, архиеп. Амвросия (+1901), архиеп. Никанора (+1890), а, между тем, названные проповедники едва ли не большую часть своих речей посвящали именно этому предмету. Они раскрывали тесную связь монархического строя с процветанием благочестия на Руси, поясняя, с одной стороны, слова свв. Апостолов Петра и Павла о Божественном установлении царской власти, а, с другой, указывая на свойства русской народной жизни, в которой преданность отечеству русского и других многоразличных племен, населяющих Россию, поддерживается, главным образом, идеализацией Царя в народном сердце, как единственного на земле носителя правды вместе с силой и силы вместе с правдой и милостью, какового сочетания нельзя найти на земле, ни в каком ином учреждении.

Зато, когда 20 февраля 1905 года с такою проповедью выступил в Исаакиевском соборе пишущий эти строки, то на него посыпались со всех сторон укоризны за внесение политики на церковную кафедру, которая должна быть трибуной нравственных и церковных идей и потребностей жизни. Но именно только с этой стороны в той проповеди разсматривалась современная жизнь. Проповедник утверждал, что 1) единственная власть в России, которой народ верит и которая нравственно объединяет и русских граждан между собою, и инородческие племена в Империи, есть власть царская, самодержавная; 2) если она поколеблется (что уже произошло после 9 января 1905 года), то она будет заменена властью людей, народу чуждых и ненавидящих нашу веру; 3) что тогда Россия не просуществует, как единое государство, и 25 лет (она просуществовала после этого только 12), а распадется на множество пределов, друг другу враждебных; 4) что новая власть, презирающая русский народ, начнет с того, что лишит народ права изучать Закон Божий в училищах, а кончит тем, что будет разрушать храмы и извергать мощи угодников Божиих из священных рак и собирать в музеи и анатомические театры; 5) что народ наш будет несчастнейшим из народов, придавленный гораздо более тяжким игом, чем крепостное право, и, наконец, 6) наши западные враги – мнимые друзья – подобно жадным коршунам, ждут этого времени, чтобы потом броситься на Россию и обречь ее на участь Индии и других колоний.

Не буду распространяться о том, какими насмешками и укоризнами осыпали меня тогда в газетах – не сочувственное отношение к «освободительному положению», но за последние 3 года, когда люди на себе почувствовали сладость этого освобождения, они стали вспоминать в прессе ту проповедь и притом в тех же самых газетах и журналах, в коих ее раньше поносили. Что же, она являлась «вмешательством в политику» или была исполнением пастырского долга, предостерегавшим паству от физической и нравственной гибели?

Вот и теперь то же самое, что и в тогдашней прессе. Заступаться за армию – не политика, призыв ее на бой с большевиками – не политика, осуждать социализм – не политика, а пояснять, что монархия является единственной властью, при которых вера и церковь не будут гонимы, - это политика?

Все софизмы, которыми стараются поразить русский пастырский и патриотический дух, основываются на неясном смысле слова политика и политический, т.е. на сознательном запутывании его смысла. Если под политикой разуметь что-то не сродное нравственному и церковному началу, то, конечно, все, что называют этим словом в вышеупомянутых выступлениях церковных пастырей, не есть политика, а исполнение пастырского долга, служение св. Церкви и вере; если же под политикой разуметь все соприкасающееся народной жизни, начиная с правого положения Церкви в государстве, то церковная власть и Церковные Соборы должны участвовать в политической жизни и с этих сторон предъявлять ей определенные требования. Так, святитель Гермоген на том жизнь положил, что прежде требовал от народа верности царю Василию Шуйскому, а когда его пленили поляки, то – избрание царя Михаила Романова. В настоящее время пути государственной жизни народа расходятся в разные стороны еще гораздо определеннее: одни – в благоприятном смысле для веры и Церкви, другие – во враждебном: одни – в пользу армии и против социализма и коммунизма, другие – наоборот. Итак, Карловацкий Собор не только имел право, но и обязан был благословить армию на борьбу с большевиками, а также вслед за Московским Великим Собором 1917-1918 года осудить социализм и коммунизм.

Еще гораздо определеннее выяснялся пастырский долг Собора высказаться за легитимную монархию. Если Собор в чем провинился, то разве в том, что он не высказал с достаточной силою осуждение революции 1917 г. и низвержение Государя. Кто же будет отрицать, что февральская революция была столь же богоборческой, сколько противомонархической? Кто может осуждать большевистское движение и в то же время одобрять временное правительство?

Оно подняло руку на Помазанника Божия; оно уничтожило в армии церковное начало, уничтожило церковно-приходские школы, ввело гражданскую присягу, одним словом – все это дело было торжеством того нигилизма, который известен русскому обществу уже три четверти столетия.

Правда, боясь простого народа, деятели этой революции только наполовину сняли маску со своего противохристианского облика и даже хвалились, что они освобождают не только народ, но и самую Церковь, угнетавшуюся царями. Однако, ни один царь не позволял себе разгонять всего состава Синода и набрать туда двух-трех заведомых священников – нигилистов, а должность обер-прокурора оставить во всей ее противозаконной силе и заменить ее сумасшедшим циником. Но «временное правительство» разрешило Собор? Да, потому, что надеялось, что он изменит, вернее – отменит православие в России, а преданные слуги нового Синода из богословов в духе Карамазовского Ракитина открыто печатали, что «Церковь нуждается не в реформе, а в реформации». Созвали Предсоборный Совет и больше, чем наполовину наполнили его выгнанными со службы горе-профессорами нигилистами, которые на Соборе всеми силами, т.е. при помощи клеветы, передержек, обструкций и т. под., боролись против возрождения патриаршества и духовной школы, которую они уже тогда успели почти совершенно разложить. Февральская революция освобождала каторжников, а церковную власть поработила хуже Бирона и Протасова; она вела напряженный поход против православия и Церкви, и если бы не подоспели большевички и не напугали собой наших левых лидеров на Соборе, то еще неизвестно, удалось ли бы возстановить патриаршество, о котором Предсоборный Совет и не обмолвился. Неизвестно и то, согласилось ли бы «временное правительство» признать Патриарха, ибо оно разрешило Собор с тем, чтобы его решения были представлены «на уважение временного правительства».

Вот почему православный русский народ и все разумные люди в России должны торжественно отречься от приобретенных ими «завоеваний» февральской революции, а это, возможно, выразить только через признание преступности низвержения Царствующей Династии и через призыв ее вновь занять царский престол. Это необходимо не только как единственное средство для спасения России как государства, но в той же мере – для снятия с себя преступного уклонения от Божией правды и возстановления такого строя, при котором Церковь не будет в прямом гонении от государства.

Но не достаточно ли пока призывать народ к объединению на задаче – изгнать большевиков? Разумно ли заранее навязывать ему законную монархию? – Никто не говорил о навязывании, никто не говорил о самом порядке возстановления России. Собор предлагал молиться за возстановление ее, т.е. монархической и теократической России, какой она была до революции. Но и теперь скажу: объединяться на негативном начале - дело потерянное. Только тогда борьба за освобождение будет сильна и прочна, если в сердцах воинов и всех деятелей будет: либо неутолимая злоба и жажда разрушения и корысти; либо, положительный идеал или надежда возродить ту Святую Русь, которая всем дорога и за которую сладко умирать. Если бы Деникинская армия написала это на своем знамени, то не окончила бы дело так печально, не потеряла бы любви народной. К сожалению, благороднейший и благочестивейший вождь той армии слушал тех негодяев и чуждых России советников, которые сидели в его Особом Совещании и погубили дело. Русскому народу, настоящему народу, верующему и подвизающемуся, ему голой формулы – единая, неделимая Россия, не надо. Ему не надо России не то христианской, не то безверной, не то царской, не то - господской (как он всегда будет понимать республику); ему нужно сочетание трех дорогих слов – за Веру, Царя и Отечество! Более всего ему нужно первое слово, как руководящее всею государственною жизнью; второе слово ему нужно как ограждение и охранение первого, а третье, как носительница первых слов и только. Когда нашим старообрядцам казалось, что Россия и Царь отступают от истинной веры, они десятками тысяч стали переселяться в Турцию.

И если министры временного правительства осмеливались выражать желание, чтобы созванный ими Синод лишил Царя его благодатного Помазанника, (как лишают сана недостойных епископов и клириков), то Собор своим свободным голосом должен был разрешить от присяги временному правительству всех, кто ее давал – и тех, кто произносил ее над Крестом и Евангелием и тех, кто давал присягу языческую («клянусь честью офицера или солдата» и т.д.), хотя конечно и помимо торжественного разрешения, все, давшие такую присягу, свободны от нее, и я, как старший иерарх из тех, кто имеет свободный голос, готов разрешить всякому, кто бы обратился ко мне с такой просьбой, потому что та присяга не имеет никакой цены в очах Божиих как клятва Ирода, о чем см. стихиру на 29 августа: «аще и клялся еси, но не о добре клялся; лучше бы тебе солгавшу жизнь получити, неже истинствовавши главу Предтечи усекнути».

Итак, призывая помощь Божию на возстановление в России законной, Романовской монархии, Карловацкий Собор только исполнил пастырский долг, все члены Собора заявили согласие с желательностью такого возстановления, только не все признали благовременным об этом объявлять; среди последних было три русских епископа и несколько более половины священников, притом в большинстве последних те, которые напряженно боролись против возстановления патриаршества во время Московского Священного Собора и еще до его созыва. Благодаря Богу, Карловацкий Собор остался верен своему пастырскому долгу и торжественно особым посланием призвал русский народ молиться за возстановление Династии Романовых, не предуказывая частнейших форм законной Монархии в России.

- - - - -

Послание Мировой Конференции от имени Русского Всезарубежного Церковного Собора

Среди множества народов, которые получили право голоса на Генуэзской конференции, не будет только представительствовать двухсотмиллионный народ русский, потому что невозможно же назвать его представителями, и притом единственными, его же поработителей, как нельзя было в средние века признать гуннов представителями франкских и германских племен Европы, хотя среди гуннских вождей, конечно, успевали втереться несколько процентов предателей из народов европейских как и среди наших коммунистов евреев, латышей и китайцев втерся известный процент русских, и то преимущественно не на первых ролях. Впрочем, если бы вожди большевиков и не были инородцами и иноверцами, то и тогда какая же логика может признать право народного представительства за теми, кто поставил себе целью совершенно уничтожить народную культуру, т. е. прежде всего то, чем народ жил почти тысячу лет его религию, чем продолжает жить и теперь, перенося жестокое гонение на свою родную веру, будучи лишен самых священных для него Московских Кремлевских храмов и всех почти русских монастырей, бывших в его глазах светочами жизни, разсеянными по лицу всей земли русской? Завоеватели-большевики казнили сотнями тысяч русских людей, а теперь миллионами морят их голодом и холодом: где было слышно, чтобы интересы овечьего стада представляли собою его истребители волки? Если бы спросить еще не растерзанных волками овец, чтобы они желали для своего благополучия, то в ответ послышался бы один дружный вопль: уберите от нас волков. Так было бы, если бы овцы могли говорить; так оно и есть с русским народом, который до того забит и терроризирован, что не может поднять голоса и лишен физической возможности дать себя услышать просвещенной Европе и всему миру.

Однако, такого общего голоса не лишена трехмиллионная русская эмиграция, которая тоже есть подлинный народ русский, выступивший в свое время с оружием в руках на защиту своего отечества на всех его окраинах в рядах Добровольческих Армий, или присоединившийся к их работе в звании духовных пастырей, учителей, докторов, сестер милосердия и т. д. и повлекший за собой свои семьи. Сверх того, среди эмигрантов целые полки и даже дивизии доблестных казаков и даже тысячи верных совести калмыков-буддистов.

Вот эта-то эмиграция, в которой воплотились и интеллект, и активная воля русского народа, объединилась за границей из трех, и даже четырех, частей света на церковном Соборе в Сербии в Сремских Карловицах в полном составе своих иерархов и в числе выборных представителей от каждой значительной колонии в ноябре истекшего года.

Собор этот единогласно уполномочил свой президиум обратиться к Мировой Конференции с мольбой о спасении того народа, который в продолжении почти двух веков с рыцарским самоотвержением бросался в середину международных драм на защиту угнетенных, на защиту права и человечности, не ища ничего для себя, а выполняя свое призвание служить всему человечеству. Мы не говорим уже о всей самоотверженной многовековой работе русских, избавивших от рабства и религиозного гонения христиан Балканского полуострова и славян Восточной Европы, а просим припомнить 1814-1815 годы, 1848 и 1877-1878, когда военные подвиги наших армий водворили в Европе законность и мир, а нам не дали ничего, кроме потерь и страданий.

Или, может быть, 20 век не признает ни благодарности, ни справедливости, ни выполнения союзнических обязательств, а только выгоду и борьбу за существование. Не хотелось бы этого допустить; хотелось бы верить, что потомки рыцарей Крестовых походов и соотечественники знаменитых философов, филантропов и миссионеров не утеряли того духа, который поставил Европу во главу объединяемого наукой и культурой человечества, и поставил не таким способом, каким большевики овладели Россией, т. е. не попранием всех моральных ограничений злой воли, не монополизацией смертоносных орудий-пушек, пулеметов против невооруженных миллионов мирных жителей, но силой мысли, знания и благодетельных изобретений техники. Хотелось бы верить, что этическое начало не исключено Конференцией даже в отношениях международных.

Но, если бы нашлись среди членов последней такие голоса, которые бы настаивали на полном исключении из международных отношений всякого нравственного начала, ограничивая их борьбой за существование и за выгоды, то мы бы просили их обратить внимание вот на какую сторону дела.

Согласитесь, что даже в расчетах чисто утилитарных, всякий мудрый предприниматель имеет в виду выгоду не одного только хозяйственного года, но и дальнейших лет, иначе он будет повергнут в печальные условия жизни, а соседи подвергнут его осмеянию.

Спрашивается, какие могут быть дальнейшие последствия для Европы и других стран, если они поддержат большевиков? Элементов, сродных нравственному нигилизму последних, имеется довольно в каждом народе, о чем свидетельствуют переполненные тюрьмы и места ссылки. А с падением религии в последние 50-100 лет во всех странах западной культуры естественно усиливается жажда земных наслаждений, т. е. богатства и власти, а вместе с ними и зависть к тем, кто всего этого достиг, или кому это дано, по заслугам ли или по благоволению фортуны.

Таких элементов много и среди полуинтеллигентной части европейского общества. Десятая заповедь для них не существует: они уже довольно напитались противоположными идеями сознательных нарушителей нравственных начал общественной жизни.

Сколько энергии государственной жизни расходуется на борьбу с такими элементами населения, на охранение от них парламентов и школы, сколько общественных сил отвлекается от сознательной работы на внутреннюю самозащиту государства.

Теперь пусть подумают вершители судеб человечества, какое гибельное оружие дают они в руки всех преступных, аморальных и безрелигиозных элементов своего населения, если Всемирная Конференция, заменившая теперь совет королей и папы, введет в свою среду убийц и цареубийц, предателей своего отечества, разбросавших в чужие руки сотни тысяч квадратных километров своей территории и десятки миллионов населения, вовсе того не желавшего и временно примирившегося со своей фиктивной свободой только для того, чтобы не быть под пятой большевиков.

Если на Конференции или после Конференции выяснится, что большевицкая власть в России признана полноправной, то в одном государстве за другим начнутся большевицкие перевороты, которые, как это всем известно, настойчиво подготовляются интернационалом во всех народах. Их неуспех или медлительность в достижении полного успеха зависит: 1) от непризнания большевиков всеми правительствами, 2) от страшных бедствий голода, холода и эпидемий, разразившихся над Россией по причине большевицкой неурядицы. Однако, русские палачи, ведущие энергичную пропаганду, настойчиво и не без успеха убеждают и русское и иностранное население в том, что неизлечимость этих бедствий имеет причиной прекращение дипломатических сношений с Европой, лишающее Россию транспорта и, следовательно, приобретения хлеба, лекарств и других произведений индустрии.

С приобретением большевиками иностранного транспорта и товаров, их друзья разсеют свои сомнения и опасения, а признание большевиков правительствами, то есть торжественное отречение народов от морального начала и принесение его в жертву эвдемонистическому, усыпит совесть аморальных революционных элементов населения, ибо хотя и раньше в международных отношениях ее веление часто пренебрегалось, но все же известный минимум правды сохранялся, и европейская дипломатия до сего времени не решалась пачкать себя общением с торжествующими преступниками, убийцами своего Вернейшего Венценосного союзника, с предателями родной армии, с истребителями родного народа. Если же теперь правительства отрекутся от всяких своих нравственных обязательств, то преступная часть населения скоро возьмет верх в разных государствах, и тогда картины русских поголовных избиений целых городов, жестоких пыток, грабежей и насилий будут находить себе место и в прочих государствах Европы и других частей света.

Тогда сбудется печальное предсказание величайшего мирового писателя Достоевского, написанное им за 50 лет до революции. “Хотя революция начнется в России, но здесь ей не долго пановать; ее подлинное гнездо будет в Европе, она кончится в России и перекатится в Европу: правда, ее не ждут, но и в XVIII веке ее не ждали во Франции, как это видно по путешествиям Карамзина и Шиллера, а после новой революции в Европе все лопнет” (“Дневник писателя”, 21, 470). Этот писатель мечтал даже о том, что возрожденная страданиями Россия еще раз спасет Европу, как спасала уже несколько раз. Конечно, последняя мысль представляется, к сожалению, мало вероятной; но несомненно то, что союз держав с большевиками поселит в сердцах русского народа неизгладимое чувство оскорбления и жажду мести, хотя и не похвальную, но весьма естественную, даже для русской доброй души. Уже и в настоящее время на сердце русского народа лежит тяжелый камень огорчения заброшенного друзьями, отданного на истребление внутренним врагам узника.

Впрочем, наш народ незлопамятен он все прощает людям за исправление их вины. Ему неведома вековая международная вражда.

Народы Европы! Народы Мира! Пожалейте наш добрый, открытый, благородный по сердцу народ русский, попавший в руки мировых злодеев! Не поддерживайте их, не укрепляйте их против Ваших детей и внуков! А лучше помогите честным русским гражданам. Дайте им в руки оружие, дайте им своих добровольцев и помогите изгнать большевизм этот культ убийства, грабежа и богохульства из России и всего мира. Пожалейте бедных русских беженцев, которые за свой патриотический подвиг обречены среди Вас на голод и холод, на самые черные работы, которые принуждены забывать все, чему учились, и быть лишенными даже таких необходимых удобств жизни, которые доступны последнему неграмотному чернорабочему. Они в лице доброй своей половины офицеров, генералов и солдат готовы взяться за оружие и идти походом в Россию, чтобы выручить ее из цепей постыдного рабства разбойников. Помогите им осуществить свой патриотический долг, не дайте погибнуть вашей верной союзнице России, которая никогда не забывала своих друзей и от души прощала тех, кто временно был ее врагом.

Если поможете возстановиться исторической России, то скоро исчезнут те, пока не разрешимые политические и экономические затруднения, которые по всему миру сделали жизнь столь тяжелой; тогда только возвратится на землю “желанный для всех людей мир” (Ефес 8. 13).

Председатель Высшего Русского Церковного Управления Заграницей Антоний, Митрополит Киевский и Галицкий