Блог о.Сергия Кондакова

Ченстоховская икона Божией Матери.

«Ангел мой!» – именно так часто в дореволюционные времена обращались к любимому человеку. В Откровении Иоанна Богослова ангелами называются епископы Церкви. Но не только архиереи – все христиане должны быть земными ангелами и небесными человеками. Каждый из нас имеет благословение стать ангелом-хранителем для родных, близких и всей Церкви Христовой. Величайшим и ярчайшим примером стала Пресвятая Дева Мария. Она Жена, облаченная в Солнце (Откр. 12:1). Она, как никто, во Христе и со Христом. Она честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим.

Помню, как в отроческие годы меня не отпускала мысль о том, не слишком ли большое место отводится Матери Божией в Церкви. Я просил Господа о вразумлении и вскоре пришла помощь самым необычным образом. В моих руках оказалась книга воспоминаний о Второй мiровой войне тогда еще живого классика советской литературы Бориса Полевого. Там я нашел потрясающую историю о том, как Богородица в 1945 году явилась, еще раз открыв небесную славу своей чудотворной иконы Ченстоховской. Прежде чем мы приступим к чтению отрывка из книги Полевого «До Берлина – 896 километров», я прошу прощения у наших почтенных читателей за похотливые вольности автора, свидетельствующие то ли о его дани верности богоборческой коммунистической идеологии, то ли о комплексах стареющего мужчины. Но важно другое: за этим словесным болотом сияет подлинное свидетельство чуда Божия.

Борис Николаевич Полевой (Кампов) - советский писатель, журналист, военный корреспондент, Герой Социалистического Труда, лауреат двух Сталинской премий и многих других наград, автор "Повести о настоящем человеке".

«И вот разведчики сообщили, что эсэсовцы заминировали монастырскую церковь, заложив под нее огромный заряд взрывчатки с дистанционным взрывателем.
Расчет такой. Когда город будет занят Красной Армией, взрыв разворотит церковь и погребет икону. Вина падет на наши части, и против них обратится проклятье всего многочисленного католического мира.
  Маршал Конев, начавший свою военную службу с комиссарских постов, оценил все последствия такой провокации.

  Опытный офицер, как раз тот самый подполковник Николаев, который только что вернулся от словацких, партизан, получил приказ вылететь в Ченстохов. Приземлиться. Связаться с комендатурой. Мобилизовать любую проходящую мимо саперную часть, выставить у монастыря охрану, в монастырь никого не впускать, кроме саперов, разминировать церковь и сохранять строжайший Порядок. Не знаю уж, простят ли меня в "Правде", но, пользуясь старой дружбой с Николаевым, я упросил его захватить меня в этот полет...
В темноте храма, пропахшего воском и мышами, виднелись несколько монашеских фигур, стоявших в молитвенных позах. Они созерцали икону, но выражение лица у ближайшего к нам немолодого коренастого розовощекого монаха было отнюдь не молитвенное, а какое-то восторженно-возбужденное.
  Наш провожатый поставил нас в отдалении от иконы.
  - Глядите на нее, глядите и старайтесь ни о чем не думать. Забудьте, где вы, кто вы и зачем вы здесь. Просто стойте и смотрите. - Отец Сикст уже проветрился по дороге. Говорил связно и даже напористо. 

Ченстоховская икона Божией Матери в Ченстоховском монастыре.

  Мы постарались воспользоваться его советами. Но против воли всяческие мысли лезли в голову. Этот неведомо что сулящий нам "слоеный пирог" из воинских частей, эти бомбы, лишь чудом невзорвавшиеся, и этот старик со своей романтической историей - было о чем подумать. Но усталость, а может быть, и замысловатые настойки брали свое. Я было начал дремать, но что это? Раскрыл глаза. Икона, во всяком случае лик и рука богородицы будто бы покрылись туманом, растаяли, а потом из тумана стало прорисовываться другое лицо: округлое, совсем юное.

  Оно проступало не сразу, а как бы отдельными частями - сначала губы, брови, потом нос, глаза, прядь волос, выглядывавшая из-под оклада. И вот уже совсем иной образ смотрел на нас из искрящейся бриллиантами ризы, Оклад, риза, ребенок - все это осталось, как было раньше, а вот сама богородица неузнаваемо изменилась.

  Она не была похожа ни на одну из известных богородиц или мадонн, не напоминала ни одну из картин итальянского Возрождения, и если что-то и роднило ее с теми образами, то это черты человеческой чистоты. Это была смуглая девушка, ярко выраженного восточного типа, девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Здоровье, физическое и духовное, как бы проступало сквозь смуглоту кожи. Продолговатые глаза, большие, миндалевидные, несколько изумленно смотрели на нас, а пухлые, неплотно сомкнутые губы вызывали отнюдь не религиозные эмоции. Мне почему-то пришло в голову, что девица эта походила на Суламифь, и не из библии, а в интерпретации известного рассказа Куприна.

  Кто-то тихо пожал мне локоть. Николаев смотрел на меня, и лицо у него было несколько растерянным.
  - Ты что-нибудь видел?
  - А что?
  - Чертовщина какая-то.

  Мы оглянулись. Сикст стоял возле все в той же позе и, как казалось, даже дремал. Фигуры монахов будто растаяли. Так же потрескивали свечи, освещавшие лик богоматери, немолодой, измученной заботами женщины, прижимавшей к себе ребенка.
  - Что ты видел?
  - А что ты?
  - Может быть, господа офицеры желают спать, ведь у вас был такой тяжелый день, - сказал Сикст, будто и не слышавший наших удивленных восклицаний.

  Мы вышли из храма. Снег совсем прекратился, и луна, светя в полную силу, заливала все подворье. В фиолетовом ее свете как-то особенно красиво выделялись пухлые белые подушки, покрывавшие с подветренной стороны сучья, стены храма, штабель пузатых мин. Сержант Корольков сидел на этом штабеле и курил, а его монашеская команда теснилась возле, напоминая стайку грачей. При виде нас он вскочил, лихо откозырял. Монахи тоже вдруг вытянулись. Сразу стало видно, что он недаром провел с ними время.

  - Разрешите доложить, разминирование закончено. Тридцать шесть авиабомб извлечены и разряжены. Отысканы два взрывателя: один ударный - ловушка в лазе, другой, химический, с дистанцией дней на десять. Вот они. - Он показал на два каких-то прибора, лежавших в сторонке на доске.
  Сикст томился возле нас, дрожа от холода.
  - Идите-ка вы спать, отче. Мы сами найдем дорогу. Нам больше ничего не нужно, - сказал Николаев. - Спасибо за угощение и помощь.
  Монах не очень охотно, но послушался. Ушел.
  - Задание выполнил. Разрешите продолжать следование? - продолжал сержант. - Неохота от наших далеко отрываться. - Глаза сапера смотрели устало, но весело.
  - Ну что ж, Корольков, спасибо от лица службы, а потом... командование вас поблагодарит. Ступайте.
  - Вы бы, товарищ подполковник, замполиту записочку написали, а то ведь я вдруг собрался-то, по устному приказу, без аттестата. Аттестат - шут с ним, харчей они мне на дорогу под завяз отвалили, а вот спрашивал табаку, табаку у них нет.

  Солдат выполнил приказ, и какой приказ! Совершил свое чрезвычайно опасное дело, которое в некотором роде было уникальным. Но явно не видел в этом ничего особенного. Спас своей храбростью, своим умением величайшую католическую реликвию, а озабочен, видите ли, только отсутствием табака.
  Очень, ну очень напоминал мне Константин Корольков другого сапера, Николая Харитонова, о котором я писал когда-то в свою газету в очерке еще из-под Ржева. Тот, спасая наш танк, наступивший шпорой трака на мину-тарелку, каждое мгновение могущую взорваться, как говорят саперы, бок о бок со смертью пролежал возле машины несколько часов, дыханием отогревая снег под миной осторожно рукой подкапывая ее. Потерял за эти часы не один килограмм весу и заработал себе седые виски.

  Николаев отдал Королькову свои папиросы и сказал, что направит в его часть соответствующую телеграмму.
  Потом мы проверили посты у ворот, поговорили с караулом у входа в зал трапезной, где лежали раненые немцы.

  - Сперва они все на меня глазеть вылезали, приоткроют дверь и глазеют, теперь нагляделись, бросили, - сказал часовой. - Успокоились.
  Когда возвращались в свои кельи, Николаев вдруг спросил:
  - А что ты видел?
  Я ответил и спросил, что видел он.
  - Молоденькая, пухлявая, лет шестнадцати? Красивая девчонка? Все, как надо: и брови, и зубы, и губы. Хороша?
  - Да.
  - Вот что, - сказал он решительно. - Давай зайдем еще раз одни, заглянем. Может, у них там какой-нибудь секрет. Может, проекционный аппарат, через который они туманные картины наводят. Ведь она не сразу появилась, да? А вроде бы из тумана?.. Религия у них хитрейшая. Эти монахи - фокусники, мастера стряпать всякие там реликвии - гвозди из креста Иисуса, волосы из бороды святого Николая.

  Перед тем как войти в храм, спросили часового, дрожащего от промозглого холода:
  - Там кто-нибудь есть?
  - А шут их знает, они каким-то своим ходом ходят. Никто не входил, не выходил, а были. Это точно, были...

  Храм был пуст. Мерцали свечи, сверкали драгоценные камни. Пожилая женщина со шрамом на щеке прижимала к себе ребенка, похожего на куклу. Осмотрели все, что было напротив икон, обшарили колонну, никаких отверстий, откуда можно было бы бросить на икону луч, не нашли. Может быть, это отверстие ловко закрывалось? Я подставил спину. Николаев влез на нее, ощупал колонну. Отверстия не было.
  Обошли пьедестал иконы, осмотрели ее, так сказать, тыловую часть. Она была прикрыта белым шелковым пологом, на котором лежала густая пылища, видимо, и к пологу никто не притрагивался. Оставалось лишь предположить, что мерцание бриллиантов на окладе и на всяких там сердечках а драгоценных фигурках, которыми была как бы обложена икона, в дрожащем освещении свеч, может быть, загипнотизировало нас. Может быть. Но тогда почему мы увидели одно и то же? Или нас гипнотизировал этот монах, глаза у него действительно пронзительные не по возрасту. Но он же вроде бы дремал, на нас не смотрел. Да и стоял не напротив нас, а рядом.
  Ничего не поняли. Попробовали повторить все сначала - не вышло".

Вот такая история. Если сдунуть блудливый словесный мусор, то перед нами откроется удивительная картина явления Матери Божией воинам Красной армии. Вопреки их примитивным комсомольско-жеребячьим комментариям перед нами вырастает свидетельство, небесное послание о славе Богородицы.

Я благодарю Бога, что мальчишкой сумел прочитать и понять Божие благословение и мне очень захотелось увидеть Ченстоховскую икону Пречистой. И вот, словно отвечая на мое пожелание, Промыслом Божиим мой дядя, бельгийский корреспондент, подарил мне стопку западно-европейских журналов. Я при помощи словаря сумел прочитать в них о событиях, происходивших тогда в Польше в самом начале 1980-х годов. В этой социалистической стране поднялось мощное многомиллионное рабочее антикоммунистическое движение. Трепетно сжималось сердце при виде того, как польские рабочие склоняют свои колена пред Крестом и главной святыней этой страны Ченстоховской иконой Божией Матери. Поляки показывали как можно в наше время сопротивляться злу под водительством Самой Богородицы. И они победили, несмотря на танки и репрессии.

Лех Валенса (1943 г.р.) – рабочий электрик, убежденный католик, примерный семьянин, отец восьмерых детей. С 1970 года после участия в рабочей демонстрации, расстрелянной коммунистическими властями, стал активным противником режима. Возглавлял в 1980-е годы многомиллионный независимый профсоюз «Солидарность». Всегда носил на своем пиджаке значок с образом Ченстоховской иконы Божией Матери. После падения коммунизма был избран президентом Польши. Занимал этот пост до 1995 года. При его президентстве аборты в Польше были запрещены. Все ордена многих стран мiра и свои президентские регалии Лех Валенса сложил к ногам Божией Матери в самом почитаемом в Польше Ченстоховском монастыре, желая воздать должное Ее заступничеству, освободившему Польшу.

Конечно, в современной Польше не всё так однозначно. Многовековые традиции русофобии и обиды дают о себе знать, но это, как говорится, тема отдельного разговора. Для нас же главным является слава Богородицы, возвещающей о небесной правде Своего Божественного Сына и Господа Иисуса Христа. И как самаряне во времена Христа порой своей праведностью обличали фарисейство иудеев, так и поляки и мирным христианским сопротивлением злу в 1970-1980-е годы, и тем, что после падения коммунизма добились запрета абортов в своей стране, показывают нам, православным, пример того, как надо защищать не только свою родину, но прежде всего безсмертные души от греха.

И сегодня в Ченстохове многолюдно. Рядом с чудотворным образом находятся различные памятные вещи, оставленные изцеленными.