Иван Лукьянович Солоневич
Наша земная жизнь трудна, сложна, противоречива и часто трагична. Но если человек стремится к Божественной истине, он рано или поздно почувствует прикосновение десницы Господней. Такой человек по справедливости сможет сказать вместе с псалмопевцем и царём Давидом о своём жизненном пути: «От Господа стопы человеку исправляются».
Под омофором Русской Зарубежной Церкви в разных концах земли на протяжении почти целого столетия являлись настоящие русские богатыри и рыцари Белой идеи. Одним из них был Иван Лукьянович Солоневич (1891-1953).
Смотря на жизнь этого замечательного патриота, начинаешь невольно воздавать хвалу Пастыреначальнику нашему Господу Иисусу Христу за Его удивительный Промысл, столь зримо явленный в жизни Солоневича.
Выдающийся русский мыслитель, писатель, журналист, общественный деятель родился в семье народного учителя в Белоруссии. В его роду было немало священников. В годы Гражданской войны он участвовал в Белом движении. В 1920-х годах жил в Советском Союзе, не принимая коммунистический режим. В 1933 году вместе с братом Борисом и сыном Юрием оказался в застенках чекистов. Но во время заключения в Гулаге, преодолевая страшные испытания, Солоневич по-прежнему оставался несгибаемым борцом.
Милостью Божией всем троим в 1934 году удалось бежать не только из заключения, но и из Советского Союза в Финляндию. Перебравшись в Болгарию, Солоневич издаёт русскую газету в Софии.
В 1938 году на него совершено покушение, в результате чего погибла его жена. В годы Второй Мiровой войны Солоневич живёт в Германии и подвергается преследованиям со стороны нацистских властей.
С 1945 года жил в Аргентине, где стал выпускать газету «Наша страна», сделавшую очень много для объединения православных русских патриотов, оказавшихся в изгнании.
Умер великий мыслитель в Уругвае. Отпевал Ивана Лукьяновича отец Александр Шабашев, его друг и соратник, один из самых выдающихся священников РПЦЗ.
Нельзя переоценить значимость трудов Солоневича для русского дела. В конце 30-х годов прошлого столетия Солоневич разработал учение о народной монархии, изложенное в его главном труде «Народная монархия».
Солоневич считал, что народная монархия, в отличие от сословной, является идеалом для русского государства. Она существовала в России до реформ императора Петра Первого и имела своей особенностью соединение самодержавия и самоуправления.
Книги Солоневича стали настольными для многих русских людей, желающих возродить Россию как православное государство. Но для нас особенно актуальны в это смутное и кровавое время мысли Солоневича об украинском сепаратизме.
Мы живём с вами в эпоху перевёрнутого сознания, когда чёрное называется белым, и наоборот; когда настоящие раскольники и еретики называют раскольниками ревнителей благочестия; когда украинские сепаратисты называют таковыми сторонников единой русской державы.
Но, слава Богу, под благодатным покровом Русской Зарубежной Церкви лучшие люди нашей страны сумели собрать настоящие сокровища мудрости и правды не покорившейся мiровому злу России.
В своей статье "О сепаратных виселицах" Иван Лукьянович просто и ясно показывает всю несостоятельность украинского мифа, в жертву которому в наши дни бросаются всё новые и новые жизни.
О СЕПАРАТНЫХ ВИСЕЛИЦАХ
В No 12 «Нашей Cтраны» в статье «По стопам 1613 года» попалась очень неудачная формулировка о сепаратистах, «которые пусть уж подождут... до виселицы».
Это, так сказать, редакционный недосмотр, в том числе и мой. Местные аргентинские украинцы оказались обиженными. Может быть, и кое-кто другой. Формулировка о виселице оказалась неудачной главным образом вследствие ее краткости.
В тех «Тезисах Народно-монархического движения», которые были нами выпущены перед войной, решение «национального вопроса» было предложено в такой форме.
Российская империя есть наш общий дом, имеющий нашу общую крышу и общие внешние стены. Но в пределах этого дома каждая народность имеет свою собственную квартиру, в которой она может устраиваться, как ей будет угодно — с некоторыми, однако, условиями: не поджигать общего дома и не устраивать в своей собственной квартире складов взрывчатых веществ, воровских притонов или нарушения общественной тишины и спокойствия. Каждый человек Империи может говорить, писать, учиться и самоуправляться на каком ему угодно языке. Может знать общегосударственный язык, но имеет полное право и не знать. Может вводить в свою школу этот язык — но имеет право и не вводить.
Однако: язык правительства, армии, транспорта, связи и пр. — должен быть языком общегосударственным. Словом, никто никого не заставляет любить русский язык. Не любишь — не надо, тебе же будет хуже.
Никакого нового изобретения тут нет. За некоторыми исключениями на Руси так и было. Ключевский пишет, что «Москва не любила ломать местных обычаев» — но не любил этого и Петербург. Финляндия и Бухара управлялись собственными законами и на собственном языке. Польша до завоевательных своих восстаний — тоже. В Прибалтике очень долгое время официальным языком оставался — как и был — немецкий язык. На Кавказе дело было сложнее: один Дагестан во времена советской «коренизации» имел шестнадцать официально признанных языков.
Один грузинский имел три официально признанных наречия. В результате этого советский Кавказ был довольно точной копией конца Вавилонской башни после смешения языков.
Но в общем — с поправками на всякие ошибки и промахи — дело шло приблизительно к тому предположению, которое и было сформулировано в «Тезисах». Весь вопрос, собственно, заключается не в том, будут ли латыши говорить по-латышски — конечно, будут. И даже не в том, будут ли они говорить по-русски — будут те, кто захочет пробиться в жизни. Весь вопрос заключается в том и почти только в том, что ни русское правительство, ни русский народ во всех его трех ветвях — великорусской, малорусской и белорусской — никогда не признавали и, по всей вероятности, никогда не признают своей какой бы то ни было отделенности друг от друга. Отделение Украйны от Великороссии означает гибель. И Великороссии, и Украйны.
Таким образом, то, что я написал о сепаратистах и о виселицах, не касается никак ни латышей, ни грузин. Политические и прочие обстоятельства почти наверняка приведут Латвию к включению в состав Российской империи, но с чисто моральной точки зрения мы никак не вправе считать латвийских или грузинских сепаратистов какими бы то ни было изменниками. Включение Прибалтики в состав империи неизбежно потому, что тысячелетний порыв России к морю не может быть остановлен соображениями о «самоопределении вплоть до отделения». Но это всё вопросы, так сказать, технические, вопросы, никак не грозящие бытию России.
Украинский сепаратизм грозит бытию всей России — то есть и Великороссии, и Малороссии. Украинский сепаратизм, кроме того, вырос на целой серии сплошных подлогов. Самостийные разговоры об эксплуатации Москвой Украйны — это есть, конечно, сплошной вздор. Московская власть прекратила бесконечную гетманскую резню, и общерусскими усилиями были разгромлены и татары, и Польша, и Турция — веками и веками поддерживающие Украйну в состоянии пустыни и пепелища.
Общерусскими усилиями были построены железные дороги, Кривой Рог и Донбасс, гавани и университеты.
Общерусскими усилиями были разгромлены и Наполеон и Гитлер.
Это все, как мне кажется, совершенно очевидно. Это совершенно очевидно для каждого среднего великорусского, малорусского или белорусского хлебороба или сапожника. Но доказывать все это профессиональным самостийникам нет никакого смысла. Они ничего этого не будут слушать не потому, чтобы все это было неправдой, а потому, что все это им невыгодно.
Я стопроцентный белорус. Так сказать, «изменник родине» по самостийному определению. Наших собственных белорусских самостийников я знаю как облупленных. Вся эта самостийность не есть ни убеждение, ни любовь к родному краю — это есть несколько особый комплекс неполноценности: довольно большие вожделения и весьма малая потенция — на рубль амбиции и на грош амуниции.
Какой-нибудь Янко Купала, так сказать, белорусский Пушкин, в масштабах большой культуры не был бы известен вовсе никому. Тарас Шевченко — калибром чуть-чуть побольше Янки Купалы, понимал, вероятно, и сам, что до Гоголя ему никак не дорасти. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. Или — третьим в деревне, чем десятым в Риме.
Первая решающая черта всякой самостийности есть ее вопиющая бездарность. Если бы Гоголь писал по-украински, он так и не поднялся бы выше уровня какого-нибудь Винниченки. Если бы Бернард Шоу писал на своем ирландском диалекте — его бы никто в мире не знал. Если бы Ллойд Джордж говорил только на своем кельтском наречии — он остался бы, вероятно, чем-то вроде волостного писаря. Большому кораблю нужно большое плавание, а для большого плавания нужен соответствующий простор. Всякий талант будет рваться к простору, а не к тесноте. Всякая бездарность будет стремиться отгородить свою щель. И с ненавистью смотреть на всякий простор.
Когда я говорю о бездарности, я не говорю только об отсутствии таланта. Понятие бездарности включает в себя как неотъемлемую часть понятия — также и тщеславие. Есть целая масса очень хороших, очень разумных людей, которые не блещут никакими талантами, но которых никто не обзовет бездарностями: ну не дал Бог таланта — значит, не дал. Бездарность надувается, пыжится, на цыпочки становится, бездарность прежде всего претенциозна. Бездарность обвиняет весь мир в том, что весь мир не оценил ее дарований. И бездарность ненавидит весь мир за то, что весь мир не несет к её ногам благодарственных даров за бездарность. Бездарность автоматически связана с ненавистью.
Тарас Шевченко, конечно, великим талантом никак не был. Я люблю его поэзию, и я знаю ее. Это не Гёте и не Байрон, не Пушкин и не Лермонтов, и даже не Кольцов и Никитин. Он писал трогательно-провинциально-детские стишки. Они очень напоминают стихи моего сына — в возрасте лет двенадцати:
Я ем сосиску — ах, как вкусно!
Что это — сказка или сон?
Ведь в животе безмерно грустно:
Давно уже пустеет он.
Очень трогательные стишки — для двенадцати лет. Трогательность Шевченки усугубляется его трагической крепостной судьбой, но ведь крепостная судьба — это не национально-украинское явление. И его призыв:
Кайданы порвите
И ворожьей злою кровью
Землю напоите...
— имел в виду не только крепостное право. Он имел в виду братскую резню.
Кое-кто из наших единомышленников исписывает горы бумаги для исторических, лингвистических и даже краниологических доказательств того, что великороссы, малороссы и белорусы — это только три ветви одного и того же народа. Я думаю, что все эти доказательства более или менее не нужны. В краниологии все равно никто ничего не понимает — даже теоретики расовой теории, а что касается лингвистики, то я бы привел Шевченко:
Думы мои, думы мои,
Лихо мене з вами.
Чого стали на папиру
Смутными рядами?
Что вас витер не розвияв,
Як суху былину?
Что вас лихо не прислало,
Як свою дытину?
Как видите, никакого перевода на общерусский язык не
нужно никак. Янка Купала:
Партизаны, партизаны, белорусские
сыны!
За неволю, за кайданы режце
гитлярау паганых,
Кааб не укресли век яны.
Не давайце гадам силы над собою
распрасцець,
Рыйце загодзя магилы, вырывайте с
живых жылы,
Кроу за кроу, а смерць за смерць!
Как видите — тоже никакого перевода не нужно. Нужна, я бы сказал, орфографическая корректура. Так что ни лингвистика, ни краниология тут решительно ни при чем. Вопрос вовсе не в них — вопрос в дружбе или в ненависти.
И. Солоневич
“Наша страна” №15, от 2.04.1949г
Комментарии
нет комментариев.
Оставьте комментарий